Ангелочек - Мари-Бернадетт Дюпюи

— Вчера я молилась, надеясь на чудо, — доверительно сказала она. — И мои мольбы были услышаны. Благодарю вас, моя дражайшая мадемуазель! Благодарю тебя, Октавия!

— Ну, полно, полно! — проворчала взволнованная Жерсанда. — Поднимайся, малышка. Нам еще многое надо обсудить. Увы, твоего малыша придется отнять от груди и кормить козьим молоком, которое будем покупать у отца Ансельма. А поскольку твой ребенок привык есть кашу с ложечки, мы будем делать то же самое. Еще одна очень важная деталь: нам придется сочинить правдоподобную историю для соседей, городских кумушек и твоего отца.

— Будет вполне достаточно, если мы скажем, что мне пришлось взять на воспитание моего внучатого племянника, — предложила служанка. — Конечно, это ложь, но ложь святая. Послушайте, я могу поехать вместе с мадемуазель Анжелиной в Бьер. А на обратном пути мы выйдем из фиакра на площади с фонтаном, словно приехали на поезде. А там уж я расскажу нашу байку всем зевакам.

От этих разговоров у Анжелины кружилась голова. Она, смеясь до слез, испытывала чувство огромной благодарности, которую не могла выразить словами. Впрочем, ее просветленное лицо говорило само за себя.

— Отныне, — наконец вымолвила Анжелина, — я буду работать на вас бесплатно. Я готова шить часами и не возьму ни одного су. Кстати, вы хотите новое платье на осень. Так скажите, какое? Я хочу отплатить вам за вашу доброту. А тебе, Октавия, я сошью красивую блузку.

Старая дама лукаво сказала:

— Что еще за платье? Малышка, это была уловка, чтобы заманить тебя ко мне и расспросить о таинственных поездках в долину Масса. Прости меня. Но ведь все уладилось, не правда ли? И не строй иллюзий. Если я дам тебе заказ, он будет оплачен. Тебе нужны деньги. Не думай, что я святая. Я очень эгоистичная особа. Твой сын будет развлекать меня, и я благодаря ему буду видеть тебя каждый день. Вот еще что. Ты доверила мне свою тайну, и я должна последовать твоему примеру. У каждого в шкафу есть свой скелет. Скажем так: принимая Анри в свой дом, я пытаюсь исправить то зло, которое некогда причинила другому ребенку, невинному младенцу, которому не посчастливилось иметь такую мать, как ты. Но хватит болтать! Октавия, сделай чай. Кофе уже остыл.

Служанка, смутившись, прикусила нижнюю губу. В гостиной повисло неловкое молчание. Но Анжелина не стала расспрашивать Жерсанду.

«Когда-нибудь, несомненно, она сама мне все расскажет, — подумала молодая женщина. — Завтра я поеду за Анри. Благодарю тебя, Боже! Как я счастлива!»

Октавия и Анжелина вышли из фиакра, который наняли на улице Вильфранш в Сен-Жироне. Кучер помог им спуститься по ступенькам. Он хорошо знал свое дело и всегда опускал лесенку и широко распахивал дверцу перед всеми клиентами, особенно перед элегантными дамами, платья которых могли зацепиться за гвоздь или за внутреннюю ручку. Он был доволен, что ему подвернулась такая удача, ведь поездка в Бьер и обратно приносила немалые деньги.

— Подождите нас у церкви! — сухо распорядилась служанка, вошедшая в роль госпожи.

Анжелина отвернулась, едва сдерживая смех. Мадемуазель де Беснак и ее верная Октавия могли пренебречь нравственными принципами, стремясь достичь своей цели Жерсанда решила, что ее служанка выдаст себя за бабушку малыша Анри. Она дала Октавии свою шелковую шаль и заколола ее волосы в низкий узел. Все это она проделала под удивленным взглядом Анжелины, которая вот уже два дня смеялась из-за малейшего пустяка. Она жила как во сне, опьянев от радости, освободившись от всех тревожных мыслей и горьких раздумий. Сначала Огюстена Лубе удивляло веселое настроение дочери, но потом он обрадовался.

«Возможно, она встретила парня и он ей понравился. Боже, как я был бы счастлив, если бы она обвенчалась с ним!» — думал сапожник.

Огюстен Лубе не стал расспрашивать дочь. Он радовался, когда она пела в своей комнате и во дворе, подметая плиты. В последние месяцы Анжелина была молчаливой и печальной, а сейчас просто сияла. Отцу не на что было жаловаться.

— Где живет кормилица? — спросила Октавия, озабоченно глядя по сторонам.

— На улице Лавуар, за деревней. Окна дома выходят на просторный луг напротив массива Трех Сеньоров, гор, возвышающихся над Масса. Дай мне руку. Я так нервничаю, что ноги отказываются слушаться меня. Никак не могу в это поверить… Я увезу Анри, моего славного малыша!

— Поспешим же. За нами наблюдают. Да, вон те женщины, стоящие перед таверной.

— Октавия, незнакомцы всегда вызывают любопытство. Они будут обсуждать нас до самого вечера.

— Ты должна называть меня «мадам», — напомнила служанка. — Забыла? Я бабушка Анри!

— Прости мою оплошность. Мысли так и путаются. Я не смогу свободно дышать до тех пор, пока не прижму к себе сына.

Было пасмурно, собирался дождь, но Жанна и Эвлалия держали дверь и окна открытыми. Они остолбенели, увидев посетительниц.

— Опять! — тихо проворчала Эвлалия.

На столе была горка неочищенного гороха, стояли грязные кастрюли. Над всем этим летали мухи. Анжелина бросила взгляд на семимесячную девочку, спавшую в холщевом мешке, подвешенном к потолочной балке. У девочки был желтый цвет лица, а на голове грязный чепчик.

— Мадемуазель Лубе! — воскликнула Жанна. — Что за манера приезжать так часто?

— Мы приехали за моим внуком, — оборвала ее Октавия высокомерным тоном. — Соберите его вещи. На площади нас ждет фиакр.

— Но… почему? — спросила Жанна. — Я могу его кормить с ложечки. Вероятно, мадемуазель Лубе неверно вам все объяснила. Я ей сказала, что сама займусь малышом, причем буду брать дешевле, чем моя дочь, на целый франк.

— Я вам больше не доверяю, — ответила Октавия, внимательно рассматривая комнату, в которой царил беспорядок. — Мне не понравилось, что вы потребовали предъявить акт о крещении, документ, который я отдала на хранение своему нотариусу. Нет смысла спорить. Мы заберем Анри сейчас же.

Анжелина, не видя своего сына, забеспокоилась. Красная от ярости, Эвлалия подошла к двуспальной кровати и отдернула занавеску.

— Малыш здесь, — сказала она. — Сейчас я его отвяжу…

— Как, вы его привязали?! — закричала Анжелина. — Вот видите, мадам, надо срочно забирать вашего внука.

Октавия настолько возмутилась, что ей не пришлось ничего изображать. Выпрямившись, пылая гневом, она подскочила к Анжелине, склонившейся над ребенком.

— И не надо кричать, — проворчала кормилица. — Он несносный мальчишка. Правда, мама? Я его пеленаю туго, но он так брыкается, что ленты развязываются. Если я усаживаю его в колыбельке, он так и норовит свалиться на пол. Я привязываю ребенка ради его же безопасности. Он побрыкается немного и засыпает.

Анжелина взяла Анри на руки и тщательно осмотрела его. Ребенок проснулся, похлопал глазами и отчаянно заплакал.

— От каши у него колики, — сказала Жанна Сютра, в глубине души сожалея, что теряет столь крупный месячный доход.