Волшебство любви - Кэролайн Линден

Рука его покинула ее грудь и скользнула к животу. Она чувствовала обжигающие прикосновения даже сквозь ткань платья и корсета. Потом его длинные пальцы легли на поясницу, и он прижал ее к себе еще крепче. У Франчески было такое чувство, что она вливается в него, что тела их сплавились бы в одно, если бы им не мешала эта дурацкая одежда. И она не находила в этом ничего предосудительного. Как может быть что-то плохое и недостойное в том, от чего делается так хорошо? Она вжималась в него, отвечая на его поцелуи самозабвенно и дерзко, давая волю всем тем чувствам и побуждениям, которые так долго держала в узде.

Внезапно застонав, лорд Эдвард оторвался от ее губ и высвободился из объятий. Франческа едва не сползла по стене на пол — колени подгибались, и ноги отказывались ее держать. Глаза она упорно держала закрытыми и даже умудрилась отвернуть голову. Реальность накатила на нее, вернее, окатила ушатом холодной воды. Франческа вдруг вспомнила, что всего несколько дней назад он был помолвлен с другой женщиной, с женщиной, которую он, предположительно, очень любил, и теперь у нее возникло ужасное чувство, что именно поэтому он ее сейчас оттолкнул. Она сама во всем виновата — ей не надо было с ним флиртовать и допускать в отношении него столь опасные мысли. Она вела себя как распутница, зачем она только решилась его поцеловать!

— Я прошу прощения, — сказал Эдвард низким, хриплым голосом, совсем непохожим на его обычный голос.

— Не нужно извиняться, — прошептала Франческа.

— Этого больше не повторится.

Она молча покачала головой. Она слишком многого требовала от жизни, если надеялась, что нечто столь сказочно прекрасное случится с ней еще раз.

Наступило долгое молчание.

— Этого ни в коем случае больше никогда не произойдет, — сказал Эдвард, будто первого раза было недостаточно.

Франческа облизнула губы. Они сильно припухли и теперь были очень чувствительными.

— Вы убеждаете меня или себя? — Франческа до сих пор не решилась открыть глаза и посмотреть на Эдварда.

Он молчал. А когда она услышала, как тихо открылась и закрылась дверь, сразу поняла — лорд Эдвард ушел.

Чары, удерживающие ее в неподвижности, отступили. Франческа открыла глаза и кое-как на нетвердых ногах добрела до дивана.

Что она наделала? Возможно, он больше никогда не захочет ее увидеть. Франческа закрыла лицо руками и заплакала от горечи утраты.

В этот момент она даже не вспомнила о Джорджиане…

Эдвард гнал коней так, словно за ним гналась свора церберов из ада. Прочь, прочь от дома Франчески Гордон. Он пустил коней рысью, а потом еще прищелкнул поводьями, чтобы поторопить их. Он ехал прочь из Лондона. Прочь из города, подальше от нее. Он стремился убежать от своего гнева и желания повернуть обратно — ему было недостаточно одного поцелуя. Будь в нем хоть капля здравомыслия, он бы ехал, не останавливаясь, до самого Суссекса. Там по крайней мере он мог и дальше жить своей обычной, упорядоченной жизнью, не опасаясь вмешательства этой женщины, которая вила из него веревки. Сколько бы он ни уговаривал себя, что способен управлять своими чувствами и эмоциями, в глубине души он знал, что это не так. Сегодня по ее милости он пережил такой страх, какого не знал до сих пор, — когда она бросилась прямо под колеса проезжавших карет. Потом, словно по щелчку, страх превратился в ярость. Он был готов ее задушить за то, что она так бездумно рисковала собой. Но затем его ждало еще более мощное потрясение. Он еще никогда не испытывал такого сильного и острого желания, и оно возникло, едва она прикоснулась к нему. Поцелуй ее был сперва робким, но вскоре она целовала его уже с такой же жадностью и страстью, с какой он ее целовал. Господи, как она его целовала! Руки его затряслись, и он отпустил поводья. Ветер грозился сорвать с него шляпу, так быстро несли кони.

Зачем она это сделала? Наверняка она понимала, что не стоит вот так играть с мужчиной… Она поцеловала его лишь для того, чтобы отвлечь, заставить его замолчать?

Эдвард стиснул зубы при этой мысли. Он надеялся, что это не так. Возможно, если оглянуться назад, и не стоило так резко с ней говорить. Той женщине, которую он успел узнать, это бы не понравилось… Но та женщина и не постеснялась бы ответить ему в том же духе. Фурия, которая ворвалась в его дом, чтобы отчитать его за то, что он украл ее солиситора, не стала бы молча сносить его упреки и, вполне возможно, просто вышвырнула бы его из дома. Той женщине он был готов, и мог, оказать сопротивление — по крайней мере до сих пор мог, хоть и с трудом.

Но эта женщина… Эдвард ощутил проблеск тревоги, вспоминая во всех подробностях то, что он чувствовал, когда она прикоснулась к его щеке, как раскрылись ее губы, каким жарким и влажным был ее рот. Как рука накрыла ее грудь. И как Франческа прижималась к нему, льнула, постанывала от желания, как эти звуки возбудили его, заставив забыться… Как она довела его до того, что он едва не схватил ее на руки и не понес наверх, в спальню, не сорвал с нее одежду и…

Кони остановились. Бока их вздымались от быстрого бега. Коляска застряла посреди дороги, и Эдвард сидел, забыв обо всем, утонув в воспоминаниях об этой страстной интерлюдии к тому, чего он едва избежал. Или чего лишился. Его пугало то, что он так и не решил для себя, считать ли свой побег из ее дома спасением или утратой чего-то восхитительного и чудесного. И, что его пугало еще сильнее, он не знал, как бы стал реагировать, если б ему вновь представился подобный шанс. Было бы лучше всего, конечно, если б такая ситуация никогда не повторилась, потому что тогда он мог бы, мог бы…

Мог бы… что?

Эдвард почувствовал, как испарина выступила у него на лбу. Что бы он мог сделать, если бы Франческа вдруг снова его поцеловала? Он бы, скорее всего, ответил на ее поцелуй — у него явно нет ни сил, ни характера, чтобы противостоять ее напору. Она была импульсивной, откровенной и дерзкой, то есть обладала качествами, которые ему совсем не нравились в женщинах, и все же он был ею очарован и восхищен, даже если и знал, что не следует ею очаровываться и восхищаться. У каждого мужчины есть свои слабости, и, наверное, по какой-то причине она и была его слабостью.

Нет, если она его поцелует, он отстранится и сообщит, что она ведет себя неприлично. Между ними ничего не может быть. Этого делать он не должен ни в коем случае. Она очень плохо поступила, поцеловав его, и усугубила свой проступок, остановив его инстинктивное отступление, прикоснувшись к его скуле. Если бы не то прикосновение, он бы сразу отстранился, и тогда… Тогда бы он схватил ее и поцеловал всерьез, глубоко и страстно, как он и сделал. Как ему хотелось сделать сейчас. В точности так, как ему мечталось едва ли не с того момента, как он впервые ее увидел.

Он не мог винить Франческу. Его желание было подобно пороху, готовому вспыхнуть от малейшей искры. Трудно обвинять ее в разжигании пожара, когда все, что она сделала, — это высекла искру.

Поводья выскользнули из рук… В сторону эмоции. Эдвард заставил себя взглянуть на события сегодняшнего дня под иным углом. Франческа не была ни вздорной, ни сумасбродной. Возможно, слишком импульсивной, но не безрассудной. Должно быть, она увидела нечто, что заставило ее, расталкивая толпу, свернуть на Стрэнд. Она кричала «Джорджиана», так не могла ли она увидеть в толпе свою племянницу? Мог ли Персеваль Уоттс оказаться там? Вполне возможно, он шел из галереи. В этом случае они разошлись с ним всего на несколько минут. Эдварду хотелось найти этого человека, но не хватать его посреди улицы, где он, скорее всего не позволял себе расслабиться, тем более, если с ним была Джорджиана. Конечно, со стороны Франчески было непростительной глупостью гнаться за ним по улице, выкрикивая имя своей племянницы. Эдвард надеялся, что она обозналась, потому что в противном случае их задача существенно усложнялась — после того как Франческа нагнала на него страху, Уоттс будет вести себя намного осторожнее.