Последние штрихи - Эстер Браун

Я перевернула коробку на бок и достала из нее другую, поменьше — ту самую китайскую коробку, где хранились мои сокровища.

В 1999 году я закинула ее в самую глубину шкафа и поклялась, что больше никогда к ней не притронусь. Странно, что вообще не выбросила. Наверное, не нашлось по-настоящему веского повода. В китайской коробке хранилось все, что имело для меня хоть какую-нибудь ценность: засохшие тюбики лака для ногтей, записки, которыми мы с Лив перебрасывались на уроках, авиабилеты, дурацкие фотографии нашего класса из поездки в Болонью, где у всех были застывшие физиономии, как будто мы снимались на паспорт, валентинки… Конечно, мне ужасно хотелось все это перебрать, но я скрепя сердце принялась откладывать вещи в сторону, чтобы побыстрее найти то, за чем пришла.

Они оказались на самом дне: сиреневые кожаные тетрадки — те самые, которые выдавали всем воспитанницам в начале семестра. Первую такую тетрадку я получила от Фрэнни, как только научилась писать свое имя; с того времени я старательно записывала абсолютно все — даже то, что тогда мне было непонятно. В результате появлялись начертанные кривым почерком «баловные боли» и «снежные отношения». Я все время таскала тетрадку в кармане, когда мы с Фрэнни ездили в магазин или на отдых. Фрэнни так и сыпала премудростями — знай успевай конспектировать.

Я нашла также ряд высказываний Кэтлин и Нэнси, которые, как правило, представляли собой вариации на тему «пятно от вина надо посыпать яичной скорлупой» или «пятно от воска можно убрать, прогладив его через коричневую бумагу». Некоторые тетрадки можно было читать с начала и с конца (перевернув вверх ногами). Даже в этом проявлялось мое раздвоение личности…

Когда я пролистывала разветвленные диаграммы, иллюстрирующие тему «Секреты удачной вечеринки», мне прямо слышался голос Фрэнни, спокойный и уверенный, голос человека, которому вечеринки удавались всегда, по определению.

«Обыкновенная вода, украшенная ломтиком лимона, выглядит как джин с тоником — на случай, если вам нельзя выпивать, но вы не хотите произвести впечатление некомпанейского человека».

«Вазелин помогает уберечь пятки от мозолей».

«На фоне белой одежды лицо смотрится более выигрышно».

С каждой страницей записи «взрослели», и я вдруг вспомнила свои тогдашние детские мечты о взрослой жизни, которая, во многом благодаря Фрэнни, представлялась мне роскошной и прекрасной. Посудите сами: брошенный ребенок, который пишет про то, как подольше сохранить розы свежими… Или как закрепить на голове диадему. Главной же проблемой бытия, согласно моим записям, был вопрос о том, удастся ли мне встретить мужчину, который носит хорошие ботинки в стиле кантри…

Из тетрадки выпали две фотографии: на одной — я, на другой — Лив, сразу после выпускных экзаменов. Обе в темных очках. Лив — в кожаных «авиаторах» а-ля Кейт Мосс, я — в ретрокисках плюс алые губы а-ля Одри Хэпберн. Только сейчас я поняла, насколько сильно изменилась с тех пор, как уехала в Шотландию. Тогда я была совсем девчонкой, где-то даже «девушкой Филлимора» в своем старомодном платьице и трогательных кудряшках. А какие брови… Я уже сто лет не пользовалась подводкой. Между тем благодаря ей мое бледное лицо даже в шестнадцать лет выглядело более авантажно.

Но это было не самое смешное. На обороте фотографии я не увидела даты, а значит, возможно, нас фотографировал Джейми! Наверное, поэтому я так улыбалась — то ли возмущенно, то ли нервно…

Я отложила снимки в сторону, чтобы потом показать их Лив, и вернулась к своим записям. Похоже, это как раз то, что нужно. Остается только немного «причесать» и подогнать под наше время. Например, совет про диадему вполне сгодится для современных париков и накладок. Что же касается женского участия в мужском подборе рубашки к ботинкам, это искусство, по-моему, никогда не потеряет актуальности. Я дошла до последних записей в последней тетрадке: это были размашистые росписи и прощальные пожелания от выпускниц Академии, которые уезжали открывать фирмы горнолыжных туров или проводить аукционы «Кристис».

«Я буду УЖАСНО по тебе скучать, Бетси! Пожалуйста, будь на связи. ТЕБЯ ЖДЕТ ГОРЯЧИЙ ПУНШ В ВЕРБЬЕ!!! Хохохох!» — это начертала Шарлот Прайор-Йардли, приписав несколько телефонных номеров (Лондон, Букингем, Шотландия, Франция). Почти все писали про то, что «так обломно уезжать» и что «о-о-о-очень хочется встретиться» — «как только, так сразу». Закадычная подружка Шарлот, Тили Таррингтон, бесстрашно бросила вызов мисс Вандербильт, накарябав: «Жду тебя на моей свадьбе с Томом Крузом!» (Приглашение, пожалуй, до сих пор актуально.)

Их наивная беспечность умиляла. Уж не знаю, куда завела их сегодня судьба, но то, что горячий пунш там по-прежнему лился рекой, в этом не было сомнения. Наверное, поэтому я и была не прочь поучиться в Академии. Все-таки это не снобистское место, и…

Тут мой взгляд упал на одну из надписей, которая была выведена аккуратным почерком, и у меня внутри что-то щелкнуло: «Желаю удачи во всем, как бы ни сложилась дальше твоя жизнь. С наилучшими пожеланиями, Адель Ивонн Буканан».

Адель Буканан… Эта безупречная блондинка была настолько бесчувственна и холодна, что могла бы с легкостью заморозить бокал джин-тоника с расстояния в десять шагов (если, конечно, бокал не был в руках у мужчины). Помню, на выпускном вечере Адель никому не оставила номера своего телефона. А еще Кэтлин рассказывала Нэнси (наивно полагая, что мне из ванной ничего не слышно), будто единственный номер телефона, который Адели хотелось заполучить, — это номер отца Шарлот: он только что развелся с женой, и у него был вертолет… И будто бы она говорила, что хочет выйти за богатого, потом — за именитого, потом — за рок-звезду, а еще говорила: «Пока у меня торчат сиськи, надо обязательно развести кого-нибудь на кругосветку». Все это Кэтлин рассказывала свистящим шепотом.

— Бетси! Тысяча чертей! — В дверях стояла Нэнси с чашкой в руках и выражением беспокойства на круглом лице. — Я подумала, ты захочешь чаю… — продолжала она с некоторой досадой в голосе, после чего поставила чашку на стол, а освободившиеся руки заломила в отчаянии. — Ты нашла коробку!!! Я же говорила Кэтлин: не убирай коробку к Бетси в шкаф. Это все ее приступы аккуратности, будь они неладны.

— А где она стояла раньше?

— Франсес держала коробку прямо у себя в комнате. Она бы никогда ее не выбросила. Когда она умерла, лорд Филлимор подумал: надо отдать нам. Я не знала, что с ней делать, а Кэтлин, как видишь, поставила сюда.

Почему-то я не могла себе представить лорда П., идущего по Лондону с картонной коробкой в руках. Безусловно, это было очень мило с его стороны.

— Почему же вы всегда говорили мне, что ее давно выбросили?

Нэнси села рядом со мной.

— Ну, посмотри на это старье, — сказала она, обнимая меня как в детстве, хотя я была уже на две головы выше ее. — Неужто тебе так хочется знать, кто тебя сюда положил?

Я покачала головой.

— То-то. Могла бы уложить дитя в Моисееву корзинку, как бесценный дар. Никогда не забуду то утро. Кэтлин говорит мне: посмотри-ка, что притащил молочник… Ой, ладно, незачем в сотый раз пересказывать. — Она махнула рукой. — Бетси, тебе, наверное, надо идти? А я надоедаю всякой болтовней…