Бастард фон Нарбэ - Наталья Игнатова

Но, ясное дело, Лукас фон Нарбэ думал иначе.

— Хорошо подумайте, прежде чем отказываться, Нортон-амо, — посоветовал он по-прежнему спокойно, даже дружелюбно. — Вы нужны мне. Вы умеете находить вещи, которые необходимо найти. Я, в свою очередь, умею убеждать тех, кто плохо поддаётся убеждению. Мне кажется, это будет неплохим подспорьем в поисках.

— Умеете убеждать? — Дэвид не удержался и фыркнул, — меня вы пока что ни в чём не убедили. До свидания, ваше преподобие.

Он встал, показывая, что разговор окончен. Надеясь, что разговор действительно окончен.

— Думаю, что убедил, — мягко произнёс фон Нарбэ. — Да, и я забыл упомянуть, что нашел вас, благодаря помощи церцетарии. У нас хорошие отношения. К тому же, действует договор о сотрудничестве и обмене информацией.

Информация. Да уж. У него была информация, которой он мог обменяться с церцетарией.

— Хорошо же вы платите за своё спасение.

— Я вообще не считаю, что за спасение нужно платить. Платить я буду за вашу работу.

Ну, и что тут скажешь?

«Падла ты, а не рыцарь», — мрачно констатировал Дэвид.

— Вы, правда, думаете, что у вас есть, что рассказать церцетариям? — спросил он вслух. — Думаете, они чего-то обо мне не знают?

— Я в этом уверен. В ордене Всевидящих Очей не знают о том, что вы — киборг неизвестной в Империи модификации. Учитывая ваши заслуги перед церковью, вам, пожалуй, простили бы имплантанты, но только исследованные, те, против которых существует оружие. Все новое нужно сначала изучить. И вы, Нортон-амо, единственный объект для изучения.

Дэвид терпеть этого не мог. Шантажа и всего такого. Но если кто чего не любит, это ж не значит, что он не умеет этим пользоваться. На то, чтоб залить запись разговора в валяющийся в кресле «секретарь» ушло меньше секунды, а потом голос Аристо очень эффектно зазвучал из встроенных под потолком динамиков. В обычных обстоятельствах Дэвид их использовал, чтоб с полным удовольствием слушать хорошую музыку. В необычных — вот, сгодились, чтоб произвести нужное впечатление на зарвавшегося святошу.

Фон Нарбэ слушал задумчиво. Даже как-то грустно. Руки в белых перчатках неподвижно лежали на коленях.

— Нортон-амо, — сказал он, когда запись закончилась, — мы в неравных условиях, так что сейчас шантаж — моя прерогатива. Я, конечно, совершаю преступление, предлагая вам работу вместо того, чтоб немедленно вызвать сюда орден Всевидящих Очей. Но мои действия пока еще не переполнили чашу терпения тех, от кого зависит мое благополучие.

— Пока еще? — уточнил Дэвид.

Ну, а что? Бывает же так, что враг, чувствующий себя хозяином положения, прокалывается на мелочах.

— Церковь не может позволить себе развенчания героя, — равнодушно сообщил фон Нарбэ. — И даже когда я совершу по-настоящему непростительные поступки, дело замнут, а меня просто тихо прикончат. Ничего страшного. А вот вас отправят под нож хирурга, а после — в рабство. Предоставив запись церцетарии, вы самостоятельно обеспечите себе эту неприятную кончину, и мне, конечно, будет не так совестно, как если вы погибнете от моего доноса. Но для вас-то результат одинаков.

— Вот выродок, — сказал Дэвид.

И тяжко задумался.

— Выродок, — негромко подтвердил фон Нарбэ. — Но прилюдно, а так же для записей, рекомендую вам использовать слово «бастард».

* * *

«Никаких секретов от братьев, тем более — от тебя».

Так он сказал. А оказалось, что секрет был. От братьев, и от Марта. Еще какой секрет! Он предал. Предал монастырь, предал орден, предал Марта. А то, что он ни разу, ни единым словом не поделился своими планами — это предательство вдвойне.

«Грязно ругаться и ломать чем-нибудь тяжелым что-нибудь хрупкое».

Марту тоже этого хотелось. Бесноваться, орать, шваркнуть о переборку «секретарем», разнести вдребезги пульт стационарного компьютера.

Лукас, получив то письмо, чувствовал себя так же?

Стоп.

Тяжело дыша, Март остановился посреди кельи, сжимая кулаки.

Никаких секретов от братьев…

Не было. Не было никакого секрета. Имеющий глаза, да увидит… Мог не видеть настоятель, могли не видеть пилоты «Бальмунга», им простительно, они рядом с Лукасом все равно, что слепцы. Но ты-то, его ведомый, самый близкий человек, ты же все знал. От тебя Лукас не скрывал ничего, и ты знал, что он сделает еще там, на «Яблоневой», когда обрушил его эмоции на излишне любознательную телепатку.

Ты просто не хотел видеть, вот и все. У тебя был секрет, секрет от братьев, секрет от Лукаса, и это застило все. Мешало увидеть правду.

А теперь? Что делать?

Лукас. Всегда спокойный, даже когда внутри клубится бешенство.

Лукас сначала думает, а потом делает. Если хочешь быть таким, как он, научись поступать так же. Сначала думать.

Что подумал бы Лукас, если бы Март исчез, не предупредив, не оставив на прощанье даже сообщения на дуфунге? Что подумал бы Лукас… прежде, чем заклеймить Марта предателем? Рыцари не предают своих братьев. Ведомый и ведущий — больше чем братья. Лукас подумал бы, что Март своим молчанием избавляет его от множества проблем, от допросов ДРБ и церцетарии; от необходимости врать, изображая неведение; от опасности быть заподозренным в сговоре.

Лукас подумал бы, что вне стен монастыря Марту нужна помощь?

Эхес ур, да это первое о чем он подумал бы. Особенно, если бы Март всю жизнь, с самого рождения, провел в монастырских стенах; знал о мире снаружи только по фильмам и сводкам новостей канала «Малак»; и… боялся планет.

Лукас отправился бы за ним сразу, как только узнал, что его ведомый покинул монастырь. Сразу. А ты чего ждешь, Март Плиекти?

Работай! Ищи своего командира, благо ты это умеешь.

Март умел делать разные вещи. Его способности были немногим выше среднего, но, в отличие от всех других иллюзионистов — по крайней мере, от большинства других иллюзионистов — он способен был на кое-что еще, кроме иллюзий. Очень разнообразное «кое-что». Очень опасное для него самого.

Любой выход за пределы нормы мог убить его. Так говорили врачи Капеллы, и дядя Петер верил им, и Март тоже верил, потому что в детстве чуть не умер. Как раз от того, что сделал больше, чем мог.

Это случилось на ежегодном благотворительном пикнике, устраиваемом приходом. Тетя Мария как всегда была в организационном комитете, а Март вместе со всеми своими кузенами, кроме самых маленьких, помогал взрослым, и завидовал ровесникам, которые веселились, играли, развлекались, носились, сломя голову по парку, и вообще делали все то, ради чего пикники и затеваются.

Конечно, рано или поздно тетя Мария отпускала поиграть и их. Но этой счастливой минуты еще нужно было дождаться, а, дожидаясь, переделать кучу дел, и время тянулось, тянулось и тянулось… невыносимо! А однажды, когда свобода была уже так близко, тетя Мария потеряла свои бусы. Янтарные бусы, свадебный подарок, ставший семейной реликвией. Найти их в парке, среди палаток, стоек с флажками, деревьев, киосков, десятков прихожан, в густой траве… об этом и речи не было. Разве что кто-нибудь случайно наткнется и принесет — любой узнал бы бусы тети Марии, так что отдали бы сразу. Но если никто не найдет, то ночью роботы-садовники отправят янтарь в утилизатор вместе с мусором.