Традиции чекистов от Ленина до Путина. Культ государственной безопасности - Джули Федор

Воспоминания режиссера Бобровского позволяют взглянуть на эти события с другой стороны и понять, как творческая группа пыталась реагировать на вмешательства КГБ. Шквал критики, который неожиданно обрушился со стороны КГБ, Бобровский называет «полной катастрофой», которая изменила все, и дает понять, что они вместе с режиссером Серым утратили художественную свободу в работе над проектом[584]. Бобровский пишет, что съемочная группа шла на все, чтобы ублажить консультантов от КГБ, — вплоть до превращения Лагутина в героя, погребенного в Кремлевской стене[585]. Как и следовало ожидать, воспоминания Бобровского подтверждают, что отношения между худсоветом и консультантами от КГБ отличались взаимной неприязнью и соперничеством. Бобровский вспоминает, как Маклярский высмеивал консультантов у них за спиной перед всем худсоветом[586], и отмечает, что после собрания в декабре 1963 года, на котором были озвучены существенные критические замечания и сомнения в шансах картины на одобрение, консультанты были «очень довольны». Бобровский пишет: «Я слышал, как кто-то сказал в коридоре: "По-моему, они совершенно деморализованы"»[587]. Бобровский явно считал, что консультанты здесь не для того, чтобы помогать, а чтобы запугивать.

Конечно, фильмы с подобным контекстом во времена холодной войны создавались не только в Советском Союзе. К примеру, многие британские фильмы того периода тоже несут в себе ту мысль, что усиление служб государственной безопасности вполне обосновано[588]. КГБ был не единственным органом разведки, который проявлял острый интерес к кинематографии. И в американской пропагандистской машине ключевая роль отводилась кино, а к созданию многих фильмов, например мультфильма «Скотный двор», было причастно ЦРУ[589]. Но нигде вмешательство не было таким явным, а последствия его столь печальными, как в Советском Союзе, поэтому советская киноиндустрия сталкивалась с огромными трудностями в попытках создавать приключенческие фильмы, способные конкурировать с западными.

На одном из собраний, посвященном обсуждению сценария, член съемочной группы горько заметил, что единственным не безжизненным персонажем фильма является преступник, иностранный агент Бинкль. Все положительные герои так скованы идеологическими узами, что кажутся абсолютно деревянными. Пырьев ответил: «Единственный живой персонаж — Бинкль. В нем есть человечность, здоровая практичность, сообразительность. Он смел. Странно, что мы симпатизируем ему, именно ему, а не другим»[590]. Создатели фильма «Сотрудник ЧК» столкнулись с аналогичными проблемами в попытках снять интересное кино, не выходя за рамки идеологической приемлемости. Во время обсуждения сценария этой ленты на «Мосфильме» советский режиссер Юткевич попробовал спокойно объяснить, что в буржуазных детективных фильмах герой «попадает в сложные, иногда катастрофические ситуации, из которых непонятно, как можно выпутаться, и когда он все-таки выпутывается, вы вместе с ним переживаете финал — победу над врагом — очень эмоционально… Я говорю это не в укор фильму. Я думаю, какое оружие мы должны использовать, чтобы бороться с фильмами, враждебными для нас?»[591]

Советские попытки соперничать с Голливудом явно затруднялись необходимостью вырезать многие из тех элементов, которые и делают этот жанр привлекательным для массового зрителя. Самое главное, что в советских чекистских фильмах, в отличие, допустим, от фильмов о Бонде, не было ни намека на тему сексуальности, как и в чекистской литературе. Рукопись романа Владимира Кожевникова «Щит и меч», который, как известно, вдохновил Путина стать чекистом, пуритански настроенные рецензенты подвергли суровой критике. В рецензиях начала 1965 года, хранящихся в РГАЛИ, перечислено немало претензий подобного характера. Действие разворачивается «на фоне» сексуального опыта героев, как будто такой опыт составляет неотъемлемую часть жизни чекистов за линией фронта[592]. «Художественные приемы, используемые для описания взаимоотношений Зубова с немецкой женщиной, дают основания считать его нечистоплотным человеком»[593]. И вообще: «Слишком много разговоров о сексе. В таких разговорах Белов предстает грубым циником»[594]. «Без секса осталось лишь обаяние "заграничной" среды (как правило, прибалтийской) и внешних атрибутов разведки и шпионажа»[595]. «Возможно, сталинские идеологи были правы: шпионский детектив по природе своей неисправимо буржуазный жанр»[596].

Пожалуй, советская пропаганда была настолько непродуманной прежде всего потому, что КГБ настойчиво вмешивался во все стадии творческого процесса. Это четко отражено в словах офицера КГБ Шмелева, произнесенных им на собрании в декабре 1963 года: «Мы [то есть КГБ] хотели присутствовать при появлении ребенка [фильма] на свет, чтобы он родился более прекрасным, более интересным»[597]. Но КГБ оказался плохой повитухой, а тень, отброшенная им на советскую культуру, — очень длинной.

Самым ярким символом последних дней Советского Союза стало «повешение» памятника Дзержинскому во время августовского путча 1991 года. Один российский журналист сравнил его с разрушением нью-йоркского Всемирного торгового центра. Этот момент стал переломным, после него мир изменился: «Кадры железного Феликса со стальной петлей на шее будут теперь крутить на российских телеканалах вечно — это наш, новый символ, как для Америки — врезающийся в небоскреб самолет».