Ночные видения - Эллен Датлоу

– И что нам утруждать себя добыванием новой кожи? – думала я.

Я поделилась этой мыслью с Милли, и она меня отругала.

– Это важно, – сказала она. – Мы познакомимся с ними, посмотрим, как они празднуют. Поняв это, мы поймем гораздо больше, и вскоре нам не придется переезжать с места на место так часто. Может быть, мы почувствуем себя ими.

– А почему мы хотим себя чувствовать ими? – спросила я, но она не ответила.

Милли привела меня к телефонному столбу, у которого не было сбоку ступенек для монтеров, и затем ускорила шаг. Я следовала за ней. Вскоре мы оказались рядом с проволокой, которая громко гудела, и загудела еще громче, конечно, из-за того, что мы подошли к ней. Затем Милли соскользнула в ток, и ее стало уносить. Я последовала ее примеру, но немного отстала и чуть не потеряла ее в потоке. Слишком поздно я заметила, что она выбралась из него. Пришлось бороться с течением, но мне удалось добраться до ступенек, ведущих из потока. К тому времени, когда я оказалась на берегу, Милли уже пересекла лужайку и направлялась к крыльцу дома. Это был не настоящий дом, вроде нашего. С первого взгляда возникало ощущение, что он выстроен лишь из кирпичей, известки и дерева и вряд ли простоит более нескольких десятков лет и крепко укоренен на этом месте. Что толку от такого дома? Что вообще заинтересовало в нем Милли, я не могла понять.

– Смотри, – сказала она.

И тут же на крыльце появился полускрытый кустами какой-то манекен в черной оборванной одежде, со старческим лицом, длинными седыми волосами, в темной остроконечной шляпе и с глазами как горящие угли. Мы осторожно приблизились, но что-то в этом манекене увидело нас иначе, чем местные, и он закудахтал, помаргивая.

– Что это? – спросила я. – Какая-то движущаяся статуя?

– Можешь забраться в нее, – сказала Милли. – Давай, забирайся.

Так я и сделала. Не то чтобы забралась, но быстро втекла. Ощущение было совсем не такое, как в плотских кожах, которые я обычно занимала, но здесь мне казалось тесно. Руки двигались едва-едва, что-то мешало. Голова поворачивалась лишь на несколько сантиметров во всех направлениях. Ноги не двигались почти вовсе. Через мгновение ко мне втиснулась еще и сестра.

– Привет! – сказала я. – Тут тесновато.

– Не ворчи, – ответила Милли. – Места предостаточно.

В общем, она была права. Но все равно находиться нам обеим в искусственной коже казалось неловко. Мы постепенно к этому привыкали. Нам удалось несколько увеличить размах движений в суставах, сжимать и распрямлять пальцы. Совместными усилиями мы сумели переставлять ноги, которые скрипели.

– Что теперь? – спросила я.

– А теперь будем ждать, – ответила она.

Время шло, вечер превращался в ночь. Человек, похожий на нашего Отца, который, вероятно, и был нашим отцом, вышел из дома, ко входу, в который вело крыльцо, и посмотрел на нас через очки с толстыми стеклами. Потом он повозился с электрическим шнуром, прикрепленным к нашей искусственной коже, вытащил его вилку из розетки и снова включил в нее.

– Как думаешь, что ему надо? – прошептала я.

– Тс-с-с.

Наконец, сердясь все сильнее, он вытащил вилку из розетки и ушел в дом. Решив, что он выйдет нескоро, Милли сказала:

– Эта кожа, должно быть, изготовлена, чтобы делать что-то такое, чего она не делает сейчас, когда мы находимся внутри.

– Она делала что-то, когда мы пришли, – сказала я. – Глаза горели, она издавала какие-то звуки. Кудахтала или кричала.

– Глаза горели, кудахтала, кричала, – сказала сестра. – С этим я справлюсь. – Она стала искать что-то в нашей коже, и крыльцо озарилось красным светом, а динамик, вделанный в искусственную кожу, стал издавать такие звуки, как великан, которого душат.

– Слишком громко, – закричала я. – Слишком много света! – Она сразу сильно убавила и громкость, и яркость, и на крыльце стало темно и тихо.

Через мгновение из дома, безумно оглядываясь по сторонам, выскочил все тот же человек. Он некоторое время смотрел на выдернутый из розетки шнур, а затем, бормоча что-то и покачивая головой, ушел в дом.

– Что это было? – спросила Милли.

– А мне откуда знать?

Мы устроились. Дождались, когда в доме погасли огни и над нами лениво поползли звезды. Ждать мы умели. Ночь приближалась к концу, а мы все ждали.

– Чего ждем? – спросила я сестру.

– Ш-ш-ш. Ждем нужного дня. Когда начнется Хэллоуин.

Взошло солнце, и в коже стало тепло. Я потянулась, запуталась в Милли и стала толкать ее локтем, чтобы подвинулась. Медленно разгорался день. Семья вышла из дома, ко входу в который вело крыльцо. Сначала отец, похожий на того, которого мы видели вчера вечером, потом два незрелых типа, затем еще женщина, которую мы приняли за их мать. Солнце прошло над нами, не прямо через зенит, а ближе к одному краю неба. Наконец жители дома или, по крайней мере, члены какой-то семьи один за другим вернулись. Я не уверена, что это были те же самые.

Солнце уже стало садиться, когда я поняла, что вместе с нами в коже находится кто-то еще, от чьего присутствия Милли прижимала меня к коже так, что я начинала вытекать наружу.

– Привет, Мам, – сумела проговорить я.

– Говорю вам, девочки, что можно отмечать один праздник, а вы думаете, что это позволяет вам гулять всю ночь.

– Нет, – сказала я. – Я просто… Прости, Мам.

– Даже не предупредили, – сказала она. – Чем я заслужила такое отношение?

– Мы ничего плохого не делали, – сказала Милли. – Мы даже далеко не ушли.

Мама повернулась к ней.

– А ты? Хочешь, чтобы с тобою стало то же, что с тетей Агнес? – сказала Мама.

– Нет, Мам, – сумела выговорить я.

Она долго молчала. Я думала, она потащит нас домой, что праздник для нас закончился, не успев начаться. Мама вздохнула.

– Разберемся с этим завтра. Чтобы к полуночи были дома, – сказала она. – Прямо отсюда к проводам и затем домой. Без остановок!

– Да, Мам, – сказала я.

– Милли?

– Да, Мам, – сказала она.

– Хорошо, – сказала Мама и исчезла так же неожиданно, как появилась.

Было просто темно, гудели уличные фонари, когда народ стал собираться небольшими группами, по два, по три человека, все в особых ложных кожах, туго натянутых на их собственные. Это были незрелые типы, лет двенадцати или менее. Их неизбежно сопровождал один взрослый из местных, который был без фальшивой кожи, но стоял со сложенными на груди руками на краю тротуара вдалеке от крыльца.

– Им что, не разрешают подниматься на крыльцо без ложной кожи? – спросила я.

– Не знаю, – прошептала Милли. – Если так, то чего они вообще приходят, если у них нет ложной?