Убей свою любовь - Марина Крамер

– Вы как маленькая! Меня в этом банке видели, кажется, все сотрудники, включая парковщиков и уборщиц – я же ваш телохранитель, а Савка только комплекцией не вышел, а лицом-то и волосами... Ну, и как вы себе представляете легенду? Типа – я не я, и лошадь не моя?

Я не могла не признать, что прокололась: действительно, Никиту в лицо знали уж если не все, то многие. И то, что он сует сотрудникам в лицо фотографию мадам Ямских, может вызвать подозрения и, как следствие, станет известно моему мужу. Нужно придумать что-то другое...

Выручил призванный на помощь Савва. Мы встретились в городе, в небольшом кафе за зданием банка, и Никиткин братец предложил вполне логичный ход:

– А что, если обставить все как слежку за неверной женой? У нас в агентстве часто такие заказы случаются. Я могу своего приятеля привлечь, вот он аккуратно и выяснит, не появлялась ли в последнее время указанная дамочка в банке. Всего делов...

– А ведь верно! – оживился Никита. – Это самое простое и логичное объяснение. Ревнивый муж и все такое.

Я не особенно вдохновилась этим планом, справедливо опасаясь, что и это может стать известно Сашке, но потом подумала – а чего, собственно? Как он догадается, что я тут приложила руку? Никак. Савва с Никитой меня не сдадут, а Саввин приятель за хорошую сумму смолчит – ну, не станет же Сашка загонять ему иглы под ногти, это не тот случай. В общем, я согласилась и отдала Савве фотографию Василины. Действовать нужно было как можно скорее, Сашка возвращается через два дня, времени катастрофически мало, а информация нужна до приезда мужа – потом я буду вынуждена всякий раз изобретать что-то для отлучки в город. Идея с реабилитационным центром уже не годилась – мой врач радостно сообщил мужу, что ждет меня на контроль через полгода. Черт бы побрал этих любителей отличиться...

* * *

То, что произошло этим же вечером, вообще не вписывалось ни в какие рамки. Мы с Никитой вернулись домой и обнаружили во дворе машину Семена. Это было странно – он уже давно не приезжал к отцу, если при этом дома не было меня. Нехорошее предчувствие зашевелилось внутри, но я постаралась отогнать от себя дурные мысли – в конце концов, что – не мог братец соскучиться по папе и приехать навестить? Вполне мог.

Но это, увы, был отнюдь не дружеский визит... Едва я открыла дверь, как до меня словно взрывная волна докатился истошный ор отца:

– ...мать-перемать!!! Только этого еще мне не хватало! Жопошник! Мой сын, кровь моя!!! Да не хватай ты меня за руки, ублюдок!

Я рванула, сколько было скорости, в кабинет – именно оттуда несся родительский рык – и застала там картину в стиле «Иван Грозный...» – ну, дальше по тексту. Семен валялся на ковре, а отец, весь красный от гнева и оскорбленного достоинства, месил его ногами.

– Папа!!! Папа, ты что?! – Я кинулась к отцу и повисла на руке, но он, не соображая, что делает, оттолкнул меня:

– Прочь! И ты... ты туда же?!

– Куда же?! – заорала я еще громче, понимая, что сейчас надо сделать что-то из ряда вон, чтобы отвлечь папу от Семена. У того из разбитых носа и губ текла кровь, лоб, рассеченный, видимо, валявшимся неподалеку письменным прибором, тоже кровоточил, а глаза были совершенно безумными и полными ужаса. Это последнее как раз меня не удивляло – в таком раздрае я лично видела папеньку впервые.

– Ты... Сашка!!! Ты знала?! – задыхаясь, проорал отец, однако пинать Семена перестал, и тот, повизгивая, трусливо уполз под стол и скулил там, совсем как побитая хозяином собака.

– Знала – что? Ты можешь нормально сказать, я не глухая! – Я снова подошла к папе и осторожно поймала его руку, привычно попав пальцами на запястье и начав считать пульс.

– Ты знала, что этот... спит с мужиками? – еле вывернул последнюю часть фразы родитель, тяжело дыша.

– Нет, – ровным тоном ответила я и почти физически ощутила, что брат сейчас меня сдаст. Но, к моему великому удивлению, из-под стола не раздалось ни единого лишнего звука, кроме скулежа. Господи, как же мерзко выглядит рыдающий бугай, лежащий под столом...

– Нет?! То есть – ты столько лет с ним как с подружкой, а он тебе ни разу не протрепался? – не поверил папа, и я снова тем же ровным тоном повторила:

– Я ведь уже сказала – нет. Почему ты думаешь, что мне больше не о чем поговорить с братом, кроме как о том, с кем он спит?

Папа подозрительно смотрел мне в лицо, но я давно уже научилась врать, не краснея и не опуская глаза. Тяжело дыша, родитель опустился на кожаный диван и вытер пот со лба подолом выбившейся из-под брючного ремня рубахи. Я по-прежнему стояла между ним и столом, словно мое присутствие на пути могло стать для отца серьезной помехой, захоти он ринуться и вынуть из убежища непутевого сына. Единственное, в чем я была убеждена на все сто, так это в том, что поднять руку на меня папа никогда не сможет. За всю жизнь он не сделал этого ни разу, как бы сильно я ни проштрафилась. Он порол братьев даже в сознательном возрасте, не смущаясь тем, что рост их уже давно превышал его собственный, и ни Славе, ни Семену никогда не приходило в голову даже возмутиться, а не то что ответить, но меня отец не трогал никогда. Возможно, потому, что я все-таки девочка, хоть и воспитанная как мальчик. А возможно, папа боялся не рассчитать силу – войдя в раж, он уже не мог остановиться, знал это и, может, поэтому сдерживался.

– Как же так, господи? За что ты меня наказал, а? – Папа смотрел в потолок, словно видел там кого-то свыше и к нему обращался. – Один сын был алкаш, второй – прости господи, выговорить язык не шевелится... – Он перевел взгляд на притаившегося под столом Семена и брезгливо бросил: – Вали отсюда. И запомни: с сегодняшнего дня ты нищая безотцовщина. У тебя нет ни дома, ни отца, ни сестры. А ты, – постановил, обернувшись ко мне, тоном, не терпящим возражений, – с сегодняшнего дня не смей общаться с ним даже по телефону. Узнаю – пожалеешь, поняла, Александра?

Я не осмелилась возражать прямо сию секунду, решив перенести обсуждение на тот момент, когда папа будет адекватен и спокоен, а потому медленно кивнула. Семен опасливо выбрался из-под стола и боком пошел к двери. Папа же встал и, открыв окно, высунулся и крикнул охране:

– Эй, пацаны! Колеса у «Фолькса» порежьте – пусть пешком чешет, – Семен в это время как раз вышел из дома и, разумеется, услышал, о чем речь, а потому, вобрав в плечи голову и ссутулив плечи, понуро побрел к воротам, даже не попытавшись как-то отстоять право на собственную машину. Но и этого отцу показалось недостаточно для выражения полного презрения и отказа от дома: – И собаку спустите, пусть скорости добавит!

– Папа, ну, не надо! – взмолилась я, представляя, как полудикий Князь рвет моего брата, но отец только шикнул:

– Умолкни, Сашка! – и засвистел при помощи пальцев, оттеснив меня от окна.

Раздался лай и рев, потом вскрик Семена и лязганье калитки – кажется, Семка успел выскочить и захлопнуть ее за собой.

Папа развернулся и коротко бросил: