Обойма ненависти - Алексей Макеев

– Молодец, – похвалил Гуров. – Мы еще один моментик не проиграли, но он, по-моему, очевиден. Красавина представления не имеет об образе жизни в загородном доме Лукьянова. Не верится мне, что она там в машине караулила с часами в руках в течение недели, записывая, кто когда уходит, приходит. Нет у нее на это времени. А Оксана знала даже такую мелочь, как факт увольнения домработницы. И то, что новую еще не приняли.

– Алиби Красавиной подтверждено десятком человек, – напомнил Сузиков. – Она ведь в день убийства все утро и до обеда была на семинаре. А у Филипповой алиби подтверждено лишь двумя подругами, которым верить нельзя. Могла попросить прикрыть ее, если спросят, сославшись на то, что собиралась амуры покрутить втайне от мужа.

* * *

Вот и закончилась сухая теплая осень, думал с сожалением Гуров, глядя на дорогу сквозь редкие взмахи «дворников». Вжик-вжик, вжик-вжик. Смахивают резинки водяную пыль с лобового стекла, смахивают прожитые минуты, часы, дни. Каждый день, насыщенный событиями, впечатлениями, открытиями, разочарованиями, потерями, уходит в прошлое, смахиваемый с лика земли сменой дня и ночи, как «дворники» смахивают капли дождя со стекла. И уходят эти дни безвозвратно, оставляя только следы в памяти. Неизбежно, неотвратимо. И ты обреченно думаешь, что так же необратимы совершенные тобой поступки. Неосторожным движением, вытирая пыль, ты разбил вазу. И делал благое дело, хотел как лучше, но вазы уже нет. Теперь можно только попытаться склеить ее, но это уже будет не та ваза, потому что шрамы останутся на ней навечно. Можно купить другую, точно такую же. Но и это будет уже не та ваза, а другая, только очень похожая. И ты будешь помнить об этом долго.

Из благих намерений можно неосторожным словом обидеть человека, нанести ему душевную рану. И опять твой поступок будет необратим. Ты извинишься перед человеком, постараешься загладить свои слова. Но ваши отношения будут уже не те. Потому что и ты, и он будете помнить о случившемся. И ты, а главное, и он будете знать, что сказанное раз может быть сказано еще раз. Можно не общаться с этим человеком, с другом, если он таковым для тебя был. Можно найти нового друга. Но это будет уже не тот друг. А того уже не будет никогда, потому что ваши отношения уже будут иными. И потерянного не вернешь, и разбитого не склеишь, и жизнь заново не проживешь, потому что она заново не проживается. Она тоже необратима.

Гуров не знал, о чем сейчас думает Антон Филиппов, сидящий рядом на пассажирском сиденье и точно так же глядящий через стекло на улицу. Но наверняка и на него эта унылая погода навеяла унылые мысли. И, наверное, ему очень не хотелось сейчас ехать к Мише Лукьянову. Потому что он не знал, что говорить и как себя вести. А может быть, он просто был недоволен, что его вытащили из скорлупы его мастерской.

На поездке к Лукьянову настоял Гуров. Он не стал объяснять и приводить доводы. Просто попросил и сказал, что это очень важно для всех. И для него, Антона, в том числе. Никита Сузиков уже на лестничной клетке у дверей квартиры Михаила Лукьянова с двумя оперативниками. Они, конечно, не торчат перед дверью с характерным видом. Наверное, что-то изображают и разыгрывают какую-то роль, чтобы выглядеть естественно. Если Оксана или сам Лукьянов попытаются выйти, они их задержат.

Гуров мельком глянул на часы. Нормально, и Стас теперь уже скоро подъедет. Вот и нужный поворот. Сыщик сбросил газ, притормозил и плавно свернул между домами. Филиппов рядом вздохнул так громко и с такой мукой в голосе, как будто его как бычка везли на убой. Гуров брезгливо поморщился. Ему Антона было жаль, но одновременно сыщик испытывал к нему и неприязнь, как к хлюпику, бесхребетному человеку. Что делать, не все рождаются полковниками.

Филиппов молча вылез из машины и так же молча поднялся вместе с Гуровым на лифте. Пролетом ниже Гуров обнаружил одного из оперативников МУРа, который, заслышав звук открывающейся двери лифта, принялся завязывать шнурки на ботинках. Сам Сузиков с другим опером торчал у лифта, оживленно о чем-то беседуя. Кажется, они травили анекдоты. Капитан чуть заметно кивнул Гурову и увел напарника с глаз долой наполовину лестничного пролета вверх. Филиппов, кажется, начал догадываться, что все это неспроста, и совсем сник. Пришлось подталкивать его к двери.

Дверь открыл Лукьянов. Был он в строгом костюме с чуть распущенным узлом галстука. Появление в дверях полковника Гурова и друга детства ввели хозяина квартиры в ступор.

– Здравствуйте, Михаил Александрович, – негромко поздоровался Гуров. – Мы можем войти?

Лукьянов смотрел на друга Антона с жалостью, а его лицо делало непроизвольно какие-то гримасы.

– Здравствуй, Антоша, – тихо сказал Лукьянов и опустил голову.

Филиппов тоже не выглядел жизнерадостным. Он постоянно крутил головой, как будто не знал, на что ему следует смотреть в этой ситуации. В глаза друга Миши он смотреть избегал.

– Так вы нас пригласите войти? – осведомился сыщик.

– Вам что-то от меня нужно? – Наконец Лукьянов перевел взгляд на милиционера.

– Мне, нам, вам. Всем нужно, Михаил Александрович. Я пришел и привел с собой Антона, чтобы поставить во всем этом деле точку.

Лукьянов вперился в сыщика напряженным взглядом и потянул узел галстука еще ниже. Наконец он молча посторонился, пропуская гостей в квартиру. Гуров не стал церемониться и подтолкнул Филиппова в сторону гостиной. Он боялся, что художник, останься он за спиной, даст деру. Гурова опередил сам Лукьянов. Он полуобнял друга за плечи и повел в комнату. Сыщик быстро провернул замок, чтобы дверь можно было спокойно открыть снаружи.

А в комнате разыгрывалась немая сцена. Лукьянов, угрюмо и выразительно глянув на Оксану, ввел ее мужа. Филиппов смотрел на жену без всяких выражений на лице. Смотрел и чего-то ждал. На лице женщины, сидевшей в кресле, мелькала целая буря эмоций. От негодования и возмущения до сожаления и… не раскаяния, а какой-то покорности ситуации. Если уж случилось, то надо как-то из нее выходить.

– Ну, вот все и в сборе! – заявил Гуров, пододвигая крайнее кресло и усаживаясь спиной к окну. – Я имею в виду вас, конечно!

– Что все это значит? – выпалила, как того и следовало ожидать, Оксана. – Антоша, зачем тебя привели сюда?

– А ты зачем здесь? – бесцветным голосом спросил Филиппов.

– Я хотела успокоить, поддержать Михаила, – с напором ответила женщина. – Ты ведь так увлечен своей работой, что забываешь о друге. Тебя из дома не вытащишь.

Понятно, что нападение – лучший способ защиты. А еще лучше создать у оппонента комплекс вины. Элементарная психология межличностного общения. Гуров убедился, что первое напряжение снято, и не без помощи Оксаны. Всеми приемлемая легенда своего тут присутствия. Правда, Оксана не понимает, зачем Гуров привез сюда ее мужа. Ну, пусть считает, что моралист-полковник решил показать мужу, что его жена оказалась в квартире его друга с ним наедине.

Гуров посмотрел на часы и начал свой спектакль, в котором он был и режиссером, и автором пьесы, и главным исполнителем.