Дружина особого назначения. Книга 4. Завтрашний взрыв - Иван Алексеев

Войдя в большую столовую палату, князь Воротынский увидел князя Ивана Бельского, с ним дьяка Разрядного шатра и нескольких бояр и дворян из воеводской свиты, расположившихся за ломившимся от яств пиршественным столом. Воротынский, как положено по уставу, четким строевым шагом подошел к воеводе, сидевшему во главе стола, встал по стойке «смирно», отрапортовал:

— Князь Михайло Воротынский со своим полком левой руки прибыл в распоряжение большого воеводы! Вторым воеводой полка состоит князь Татев, находящийся сейчас в полку.

— Здравствуй, князь Михаил. — Воевода чуть привстал, изображая приветствие, и тут же вновь опустился в кресло. — Присаживайся к столу, вон туда, сразу за князем Мстиславским и боярином Шереметьевым, кои над полком правой руки начальствуют.

— Позволь, воевода, сперва о расположении неприятеля и наших войск осведомиться, о твоих намерениях на предстоящее сражение узнать да действия моего полка в сражении согласовать.

— Успеется, князь! — нахмурился Бельский. — Не забывай, кто здесь нынче большой воевода. А посему садись, не заставляй меня тебе дважды одно и то же повторять!

Михайло Иванович, молча проглотив обиду, прошел вокруг стола и опустился на указанное ему место, соответствующее его теперешнему положению в воинской иерархии.

— Поднимем кубки за здоровье великого государя нашего, дарящего безграничной милостью своей даже самых недостойных подданных! — торжественно провозгласил Иван Бельский очередную здравицу.

Большинство присутствующих, прекрасно понявших тонкий намек, содержавшийся в словах воеводы, усмехнулись в усы и, вставая из-за стола, украдкой бросили взгляды на князя Воротынского, только что возвращенного из ссылки. Михайло Иванович никак не отреагировал на эту предназначенную персонально для него колкость, граничащую с оскорблением. Со светлым лицом и радостной улыбкой он поднял свой кубок, выпил его до дна и хотел было присесть, но Бельский, которому дьяк успел что-то шепнуть на ухо, остановил его:

— Погоди, князь! Доложи-ка нам сперва, где ты свой полк левой руки расположил. А то вот дьяк Разрядного шатра мне сообщает нечто удивительное, во что даже и не верится!

— Мой полк стоит на Таганском лугу.

— Что? Что я слышу?! Ты в своем уме, князь? — воскликнул воевода.

— Разрешишь мне присесть, князь, или будешь держать навытяжку, как ратника-первогодка? — Голос Воротынского звучал спокойно и подчеркнуто тихо, но в его взоре, направленном на воеводу, сверкнула молния, словно вобравшая в себя блеск клинков и огонь всех многочисленных сражений, через которые прошел этот доблестный воин.

Воевода поневоле смешался, сбавил тон:

— Садись, князь, сделай милость, никто тебя стоять не неволит.

Воротынский сел. В палате повисла тяжелая, напряженная тишина, все присутствующие, затаив дыхание, ждали, что и как скажет большой воевода. В русском войске взаимоотношения между воеводами отдельных полков были весьма запутанными и своеобразными, основанными почти исключительно лишь на знатности происхождения, отмеченной в разрядных книгах. Но вопрос, кто кого родовитее, то есть кто достоин командовать большим полком, а кто далее по старшинству — полками правой и левой руки, передовым или сторожевым, постоянно оспаривался князьями и боярами. Разрядный приказ, являвшийся аналогом министерства обороны, и сам государь постоянно получали бесконечные челобитные воевод, в которых те, ссылаясь на положение их предков еще в дружине варягов Рюрика, просили переместить их самих на более высокие должности, а соперников, соответственно, сместить вниз. Царь, намеренно разжигая рознь в рядах своих извечных врагов — бояр, тасовал воевод, как карточную колоду, и каждый понимал, что если даже сегодня он находится на самом верху служебной лестницы, то завтра легко может скатиться вниз. Этот принцип «разделяй и властвуй» исповедуемый Иваном Грозным и всеми его предшественниками — великими князьями Московскими был, наверное, хорош и даже необходим во внутренней политике при создании централизованного государства, но абсолютно не годился в военном деле. На практике он приводил к тому, что воеводы отдельных полков, номинально подчиненных большому воеводе, зачастую в упор не замечали друг друга и во время боевых действий сражались самостоятельно, как бог на душу положит, в результате чего русское войско терпело одно поражение за другим из-за несогласованности действий своих военачальников. Конечно, после поражения царь мог сурово наказать и даже казнить ослушников, но для тех всегда оставалась вероятность подать челобитную и свалить все грехи на соперников. Начальствующие над своими полками бояре, сплошь и рядом отказывающиеся подчиняться большому воеводе, боялись лишь одного: нарушить какой-либо царский указ, зафиксированный в грамотах Разрядного приказа. Такое неисполнение царской воли в случае поражения влекло за собой неминуемую смерть на плахе.

Большой воевода князь Бельский молчал. Конечно, он своей волей мог приказать формально подчиненному ему князю Воротынскому переместить полк левой руки на ту или иную позицию. Но если Воротынский заупрямится, то большой воевода ничего с ним сейчас не поделает, а лишь после окончания военных действий сможет подать очередную челобитную государю. Реакция государя на подобные челобитные зависела от множества причин и была весьма непредсказуема. Потому в сложившейся ситуации большой воевода прибегнул к иным, более весомым и беспроигрышным аргументам.

— Известно ли тебе, князь, что Разрядный приказ в своих наказах запрещает воеводам биться с ханом на походе, в полях без крепостей? — громовым голосом произнес Бельский после затянувшегося молчания.

Воротынский медлил с ответом. Он, конечно же, знал об этом указе, как и о множестве других, зачастую нелепых и противоречащих один другому. Но, исходя из конкретной обстановки, Михайло Иванович начисто забыл сие предписание щелкоперов из Разрядного приказа, ни разу не бившихся в рати против ордынцев. Или, того хуже, единожды попавших под атаку лавы степняков и на всю жизнь напуганных видом мчащейся на них с диким визгом и сотрясающим землю страшным топотом темной массы лошадей и людей, развернувшейся, казалось, от края до края горизонта. И вот появился наказ воеводам, данный, естественно, от царского имени, предписывающий встречать ордынцев только в крепком месте, за засеками, валами и частоколами, чтобы свести на нет все преимущества быстрой и маневренной степной конницы. Но сейчас, когда численное превосходство противника не было подавляющим, когда орда вдали от бескрайних степей была ограничена в своих движениях, такая тактика действий русских войск была ошибочной и могла привести только к их сокрушительному поражению.

Воротынский поднял голову, расправил плечи, и его голос зазвучал твердо и решительно:

— Мне известен сей наказ, воевода! Но здесь, под Москвой, имея за спиной мощную крепость, а на флангах — реки с заболоченной поймой, нам лучше выйти в поле и самим атаковать неприятеля пешим строем в лоб. Если загнать наши войска в посады, под защиту домов и заборов, мы будем лишены возможности маневра и сможем лишь отбиваться от свободно перемещающегося врага. Или того хуже… — князь замолчал и бросил взгляд в окно, распахнутое по причине теплой погоды.