Черная сирень - Елизарова Полина

– Ладно, Варь. – Никитин раздраженно крутил в руках бумажку с короткими общими данными. – Надо же, и адрес его уже узнала… Ну да, ты же следователь, а следователей бывших не бывает… Да кто он, скажи?

Варвара Сергеевна привстала.

Хорошо зная Никитина, она еще с порога уловила, что сегодня он чем-то заведен, но то, что он так очевидно бесится еще и по ее поводу, в глубине души ей, конечно, льстило.

– Кофе точно не нужен. Не отрывай понапрасну Викторию Николаевну. Да и поганый он у вас, уж извини. Пойду я, дела кое-какие есть.

– Неопознанный объект, вот ты кто, Варя! Ладно, я постараюсь все про него узнать…

На столе истерично растрезвонился один из двух аппаратов, полковник приподнял трубку, вышел из-за стола и машинально поцеловал ее в щеку.

В его голове уже открылась папка с текущими делами.

Безостановочный уход за малышом, превратившийся в круглосуточную кутерьму, дал дому новую жизнь. Пухлый, здоровый ребенок с золотистой кожей и бусинками черных глаз оказался, не в пример своей старшей сестре, очень спокойным и улыбчивым.

Галина, Мигель и мать с бабкой давно уже разделили между собой обязанности.

Утро и вечерние часы были на молодой матери, днем ее подменяли мать с бабкой или только бабка, когда у Натальи Маратовны возникала очередная необходимость показаться врачу, ночью же к малышу вставал отец.

Сквозь прикрытые веки усталых глаз, в щелках которых продолжали плясать отблески ночника, Галина видела, как ее любимый осторожно покачивает колыбельку и тихо мурлычет сыну песни своей далекой родины.

Мигель быстро научился менять подгузники, выполнять все необходимые гигиенические процедуры и кормить сына сцеженным ею молоком. Проделывал он это даже с большей аккуратностью и заботой, чем Галина.

Он так естественно и гармонично наполнял своим врожденным позитивом любое простейшее действие, что отсутствие штампа в паспорте, его материальная нестабильность и постоянно демонстрируемое окружающими недоумение ее выбором вновь спрятались в дальний ящик нерешенных проблем.

Вместо былой страсти он дарил ей благодарную нежность.

Если перед сном выдавались спокойные минуты, Мигель зажигал в спальне ароматические свечи, брал в свои сильные руки уставшие от беготни по квартире ступни Галины и медленно растирал их лавандовым маслом.

Или, как когда-то, подолгу расчесывал ее волосы, все так же напевая себе под нос щемящую душу песенку. Столько неизбывной грусти слышала она в низких переливах его голоса, столько недолюбленности – не своей или его, но какой-то вселенской, и неодолимой тоски обреченности, что временами ей хотелось оттолкнуть его и пойти удавиться.

Мать на днях сказала: «Похоже, у тебя послеродовая депрессия».

Бабуля лишь пожала плечами, перевела стрелки на мать и спросила ту, каковы результаты ее очередных обследований.

Не позволяя себе распускаться и стараясь избегать любых скандалов в доме, Галина полностью переключила внимание на малыша, названного в честь недавно скончавшегося на Кубе дедушки Луиса.

Через три месяца у нее окончательно пропало молоко, и она убедила мать уйти на пенсию, чтобы та могла вплотную заняться своим здоровьем, а заодно и маленьким внуком.

На работу она вернулась даже раньше, чем предполагал Соломон Аркадьевич, сдержавший свое слово и сохранивший за ней место в клубе.

В суматошных днях разросшейся семьи была одна общая радость – маленький Лу.

Дочь, прибежав из школы, кидала в коридоре рюкзак и, после окрика старших тщательно вымыв руки, бросалась к своей живой кукле.

Мать, как обычно, постоянно причитала и выказывала почти по каждому бытовому поводу свое категорическое несогласие. Бабуля, пока малыш спал, по-прежнему читала или красила ногти.

От Родиона пришла эсэмэска с запоздалым поздравлением.

Сухими общими фразами несчастливый по жизни человек, искавший гармонии с миром на Гоа, почти забывший родную дочь, но при этом отхвативший жирный кусок от бывшего семейного пирога в виде просторной недостроенной квартиры, желал ей «одного только счастья и здоровья ребенку».

Неуловимая пташка Олька, обитавшая теперь в Лондоне, сделав заказ через интернет, прислала на дом огромный букет цветов. Она клятвенно грозилась приехать в город в ближайшие месяцы и навестить любимую, столь внезапно пополнившуюся семью.

Вместо ожидаемой радости Галину кольнуло раздражение.

Сестра была моложе и, как это четко осознавала Галина, красивее.

После Олькиной трескотни по скайпу к Галине в самом деле подкралась послеродовая депрессия, в которой раздражительность чередовалась с апатией.

Выводила из себя мать, с застывшей маской вековых проблем на лице, своей скрытой и явной иронией выводила из себя бабуля, бестактность старшей дочери, не вовремя чего-то от нее требующей, и даже Соломон Аркадьевич из таинственного серого кардинала превратился в брюзгливого, докучающего своими советами старика.

С каждым новым днем Галина все острее ощущала, как Мигель, прирастая к ней в быту, удаляется от нее как от женщины.

От женщины!

Желанной, полной загадок, волнующей и перетекающей, как вода в тех волнах, что убаюкивали их, изможденных, в первое совместное лето.

Галина, на которую давно перестали действовать успокоительные микстуры, стала позволять себе по вечерам пару-тройку рюмок коньяка.

Это помогало ненадолго расслабиться и встречать любимого с улыбкой, делая вид, будто между ними нет и быть не может никакой фальши.

Но что-то внутри нее не находило покоя и отчаянно искало выхода.

Одним сердитым вечером, устав от назойливого дождя и бесконечного ожидания Мигеля, Галина заперлась в спальне и вышла на связь с Разуваевым.

– Так что с ним не так? Я ничего не поняла.

Ларка Калинина, редко бывавшая в городе, с интересом рассматривала городской народ: шумный, самовлюбленный, заполнивший все свободные места на террасе кафе, расположившегося в парке.

– Он мне лжет.

За соседним столиком полноватый и шумный мужчина активно предлагал двум некрасивым, одетым чрезмерно броско для своего возраста дамам начать завтрак с шампанского.

– Все они лгут, – и Ларка кивнула головой на мужчину, уже успевшего громко захохотать над собственной шуткой.

– Здесь-то понятно… Ложь должна иметь цель. Они, я так думаю, командированные, а тетки – по части бухгалтерии.

– А он?

– Типа снабженца… Возле денег крутится. Женат, но рассчитывает с одной из них сегодня же заняться сексом.

– Неплохо, майор, не разучилась, – улыбнулась подруга. – Мы лжем, чтобы казаться лучше или хуже, чем мы есть. Другим лжем, себе лжем… А в самый неожиданный момент нам письмо оттуда приносят. – Ларка показала пальцем в небо. – Почерк не разобрать, на языке, не известном никому из живущих, но суть ясна – это испытание.