На путях преисподней - Энгус Уэллс

Полукровка ухмыльнулся. Его лицо снова приняло обычное выражение, и лишь в темных глазах затаились следы недавней отрешенности.

— Похоже, и впрямь так. Любопытное было… приключение.

Дальнейших объяснений не последовало. Кедрин вопросительно поглядел на кьо. Тот пожал плечами.

— Я ничего не помню. Герат зажгла ароматические свечи… Мы сидели почти в полной темноте, и Герат пела. Похоже, ее голос и погрузил меня в забытье. Это было как сон.

Браннок кивнул и, раскинув руки, широко потянулся.

— Мне будто сил прибавилось, — проговорил он. — Словно во мне что-то спало, а теперь пробуждается. И видеть я стал так ясно! — он с изумлением повел головой, оглядывая дворик. — Ты знаешь, какая-то… уверенность. Это и есть то, что дает талисман?

— Уверенность? Пожалуй, — Кедрин кивнул. — Я бы сказал — убежденность. И сила, чтобы действовать.

— Прекрасное чувство, — сказал Браннок. — Оно изгоняет сомнения!

— Правда, не изгоняет голода, — заметил Тепшен.

— Что правда, то правда, — торжественно откликнулся полукровка.

И они отправились прочь, чтобы где-нибудь перекусить.

Через три дня, благодаря стараниям Герат, ребра у Кедрина срослись окончательно. Огромный синяк исчез без следа. Юноша чувствовал себя сильным и ловким, и снова его снедало нетерпение. Старшая Сестра объявила, что Тепшен и Браннок тоже готовы отправиться в путь. Она обеспечила им самую лучшую защиту, какую могла. Назавтра было решено покинуть Генниф. К этому времени Кедрин приготовил послания в Андурел: официальное сообщение о своих намерениях и письма, адресованные лично его родителям. Герат добавила к этому некоторые собственные распоряжения и записи, и посылку вручили Галену. Лодочник был все еще прикован к постели. Отъезд друзей опечалил его, но прощание было сердечным, и все четверо не скупились на добрые пожелания. Герат намеревалась в сопровождении Эшривели последовать за Кедрином на север, до Высокой Крепости.

— Именем Госпожи благословляю вас, — сказала Старшая Сестра, прощаясь с друзьями. — Да не покинет Она вас и хранит от зла, и да поможет достичь цели и вернуться невредимыми.

— Да будет так, — твердо произнес Кедрин, и оба спутника эхом повторили его слова. Потом все трое подошли к коновязи, готовые немедленно отправиться в путь.

В этот миг Эшривель приблизилась к Кедрину. Ее рука с трепетом легла на его плечо, голубые глаза смотрели тревожно. Он редко видел принцессу с того утра, когда она так смутила его своим неожиданным визитом. Тогда она, казалось, желала что-то сказать ему, но не решалась. Опасаясь сам не зная чего, Кедрин как мог избегал ее все это время. И вот теперь он снова видел в ее взгляде страх и обожание, которые так хорошо помнил по Андурелу.

— Да хранит тебя Госпожа, Кедрин, — проговорила Эшривель. — Я не хочу потерять тебя.

— Благодарю тебя, — откликнулся Кедрин, скрывая улыбкой нетерпение.

— Я…

Она не договорила, быстро подалась вперед и коснулась губами его губ. Затем, вся вспыхнув, стремительно повернулась и почти бегом устремилась к наблюдавшим за ними Сестрам.

Кедрин вскочил в седло, твердо решив как можно скорее забыть эту сцену. Он поднял руку в прощальном жесте и пришпорил коня. Копыта зацокали по булыжной мостовой. Трое всадников летели прочь из Геннифа, на север. Их путь лежал вдоль Идре, к Высокой Крепости, навстречу судьбе, что ждала их впереди.

Уинетт пробудилась вся в поту. Понемногу ее сознание прояснялось, но когти ночного кошмара все еще не отпускали его, словно безумие норовило пустить корни в ее мозгу. В течение долгих мучительных мгновений она вновь переживала недавний ужас. Вот из темнеющей в сумерках Идре поднимается голова чудовища. Огромные рубиновые глаза приковывают в себе взгляд; парализованная страхом, она может лишь наблюдать, как жуткое создание вырастает над недавно спокойными водами. Вот тварь атакует Кедрина; Тепшен Лал и Браннок отлетают в сторону, точно куклы, отброшенные капризным ребенком. Огромная голова нависает над палубой, потом тварь всей тушей обрушивается на нее, круша корпус суденышка и давя людей. Эшривель вопит, тут же раздается яростный рев Кедрина. Вот Гален Садрет, отбросив в сторону Кедрина, падает, снесенный новым ударом. Кедрин беспомощно скользит прямо в пасть чудовища, разверстую, как жерло. Кажется, само время замедляет свое течение, словно замирая в ужасе. А она делает шаг к двойному частоколу страшных клыков и кричит, и зловоние бьет ей в ноздри. Челюсти смыкаются, вокруг нее только тьма и запах разложения.

От собственного крика Уинетт окончательно проснулась и открыла глаза.

Ярко сияло солнце, вокруг благоухали цветы. Уинетт обнаружила, что лежит обнаженная и все еще сжимает в руке талисман. Происходящее казалось слишком неправдоподобным, чтобы в него поверить. Уинетт заморгала, потом провела рукой по векам и вытерла лоб. Эти несложные приемы, которым учили в Общине Сестер и которыми она пользовалась не задумываясь, помогали успокоить тело и душу.

Что происходит? Она все еще жива? Или это и есть иная жизнь, обещанная тем, кто верен Госпоже? Если так, то почему здесь все так похоже на мир живых — и солнце, и цветы? Да и сама она вся в поту. Пот? Она опустила глаза и обнаружила, что укрыта немного сбившимся покрывалом из тонкого белого атласа. Уинетт почти инстинктивно натянула край на себя. Конечно, она жива. Дыхание заставляло ее грудь вздыматься, а тонкая ткань, намокшая от пота, прилипала к коже. Уинетт легко зажмурилась и несколько раз глубоко вздохнула. Однако любопытство, смешанное со страхом, заставило ее вновь открыть глаза и осмотреться.

Она лежала на широкой кровати из дерева светло-медовой древесины. Белье сияло ослепительной чистотой. Спальня была великолепно проветрена, стены и потолок соперничали белизной со свежевыпавшим снегом, не испорченные ни одной трещинкой, ни одним пятном. Из высокого окна лился яркий солнечный свет. Белоснежный камень, покрывавший пол, напоминал мрамор и переливался жемчужными оттенками, а лучи солнца заставляли его искриться золотом, подобно речной глади в разгар лета. Справа и слева от кровати красовались хрупкие столики из того же светлого дерева, на каждом — алебастровая ваза, полная цветов, которые и наполняли спальню благоуханием. В первый момент Уинетт показалось, что двери нет вообще. И лишь затем, приглядевшись внимательно, она обнаружила очертания проема. Дверь была подогнана так искусно, что почти сливалась с ослепительной белизной стены. Ни ручки, ни кольца на ней не было.

Озадаченная, Уинетт откинулась на подушки, пытаясь привести мысли в порядок. Страх окончательно разжал когти, мучительные видения исчезли: она была слишком занята тем, что происходило наяву — если это вообще было явью. Снова сжав в кулаке талисман, молодая женщина почувствовала, как его грани вдавились ей в ладонь. Ну что же… живая или мертвая, она все-таки сохранила возможность ощущать. Уинетт спустила ноги на пол и ощутила легкое удивление: каменные плиты не были холодными. Напротив, их приятное тепло ласкало ее босые ступни. Плотно закутавшись в покрывало, Уинетт подошла к окну.