Низкий голос любви - Жоан-Фредерик Эль Гедж

– Вам не холодно в открытом кабриолете, доктор?

– Холодно.

– Срочный выезд, доктор?

– Да, срочный.

– Ну так поезжайте дальше с открытыми глазами, доктор.

Полиция исчезает. Артур повторяет слово: «срочно». Он набирает номер на мобильном телефоне.

Он у матери. Бела уверяет его, что Клер вернется. Надо потерпеть. Где она живет? Она сняла однокомнатную квартиру, почти вся мебель хранится на складе. В квартире ужасающий беспорядок. Бела рассказывает о холодильнике, в котором плесневеют забытые продукты, о том, сколько пыли накапливается, о разбросанном по полу белье; Клер не живет там, а только ночует. «Она утверждает, что начала новую жизнь, сумела отдалить всех мужчин от своего тела. Она больше не будет ждать того редкого мужчину, который забудется, но не забудет ее. Она хвастается своим одиночеством. А еще она не может привыкнуть к новому голосу. Это похоже на одержимость». Бела повторяет слова Клер. У нее вырывается рыдание без слез, она умолкает. Артур пытается ее успокоить.

– Я не понимаю свою дочь. Вы создали ей голос. Она хочет быть женщиной, это и привлекает ее, и пугает.

– Но ведь она женщина, – уверяет Артур.

– Моя дочь сама не знает, кто она. Иногда я задумываюсь, есть ли она еще среди живых.

* * *

Артур везде опаздывает. Он оказывается перед дверью своего кабинета, читает табличку, как пациент, как чужой: Сибилла Франк и Артур Летуаль, фониатры. Он усаживается в приемной. Впервые за много лет он внимательно разглядывает картину Магритта «Ключ от снов». Яйцо, окрещенное «акация», туфелька по имени «луна», шляпа-котелок под названием «снег», свеча-потолок, стакан-апельсин, молоток-пустыня. Он закрывает глаза. От этих слов и картинок хочется пить. Он открывает дверцу холодильника. Дверца тяжелая, чтобы открыть ее, он напрягает мышцы. На белой пластиковой полке – конверт с его именем. Он узнает почерк Протягивает руку – конверт холодный. В нем приглашение на выставку. На обратной стороне – фраза: «Что-то порвалось между нами, и вы сделали все, чтобы разбить это навсегда».

Прибор ЕВА остался на его письменном столе. Он включает его, зажигается красный глаз. Артур громко произносит свое имя. На экране появляется сообщение обошибке. Доступ для него запрещен.

* * *

Эта встреча станет последней в их жизни. Шквальные порывы ветра сотрясают небо. Ветер завывает. По тротуарам ходят смерчи. День близится к вечеру, в косом апрельском свете – этом новом пронзительном свете, который после зимней темноты предательски режет глаза. Она предупредила его, что осталось уладить некоторые детали. Часовня Сальпетриер. Клер любезна, спокойна, неприступна. Между ними не осталось никакого контакта, даже слова их не соприкасаются. Артур обманулся в своих опасениях. Ни безразличного согласия, ни яростных возражений. Только задумчивый, обезоруживающий взгляд словно издалека. Она надела свой перстень на другую руку. Он на правом указательном пальце. Ей больше не нужна защита. Это знак того, что она перешла к действиям.

Никогда такая женщина не будет с ним рядом. Он хочет коснуться ее щеки, но рука не повинуется ему и опускается. Она поднимает на его глаза. Серые ирисы, черные дыры зрачков, устремлены вдаль. Что они ищут, глядя сквозь него?

Накрыт стол для фуршета. Стоящий рядом с ней человек что-то берет со стола, он в майке, хотя и прохладно. На плече у него родинка. Артур замечает взгляд Клер, направленный на родинку. Это случайность. Ее левая рука всего в нескольких сантиметрах от этой родинки. Она снова смотрит. В живот Артура погружается несказанно длинный нож.

В часовне выставка работ одного фотографа. Под сводами зала Артур замечает монументальный черно-белый снимок дома, распиленного надвое. Подпись: «Дом в разводе». Под ним – лежащая скульптура. Артур вздрагивает. Он узнал тело, лицо. «Это я», – прошептал он. Вдруг Клер оказывается рядом и кивает головой. Это неслышное «да» пробегает по всему телу Летуаля, как дрожь. Это «да», которое значит «нет». «Алену очень понравился мой муляж с вас, он попросил его у меня на время, вы ведь не возражаете», – тихо говорит она. Кто такой Ален? Фотограф, конечно. Артур опускается на корточки перед своим стеклянистым телом, мелко исписанным какими-то словами. Пытается расшифровать. Везде – на груди, на щеках, на ногах, на бедрах – написано: «Да, да, да» – без конца. Он продолжает осмотр. Во втором зале – портреты. Мертвецы Клер. У них цветущий вид. Под каждым снимком – дата бальзамирования. Последний снимок расплывчатый. Это увеличенный поляроид. Артур, спящий под красной шалью. И дата, когда была сделана фотография.

Она надела шлем, пора расставаться. Он хочет взять ее руку в свои. Клер предпочитает рассмотреть повнимательнее три шрама вокруг его глаза. «Между нами, – говорит она, – будет дружба. И ничего другого. Теперь я могу расшифровать ваши три царапины. Это знак «три вороны».

– Что он означает?

– Что дурные вести летят как на крыльях. Она оседлала свой «Триумф» и сразу скрылась из виду.

Три часа ночи, он звонит ей, пять гудков, он страшится заслона службы сообщений. Она отвечает, соединение плохое, разговор прерывается, он слышит шум падающей в ванну воды.

– Это я.

– …не открою вам больше.

Когда любовь рушится, формулировки выворачиваются наизнанку. Артур ходит по квартире, паркет трещит.

– Перестаньте… расхаживать туда-сюда, пожалуйста.

– Я не расхаживаю. Я сижу.

– Врете. Я слышу… как трещит паркет.

– Это не паркет, это мои кости. Без тебя они крошатся.

– Да… Поиграйте еще словами… позже.

* * *

Ночи Артура бессонны, дни все мрачнее. Ему встречаются женщины, которые искрой случайного сходства вновь зажигают образ Клер. Он уязвлен. У него распух глаз и растет ячмень. Он занимает только квартиру номер два. Квартира номер один необитаема. Строительные работы над перегородкой заброшены. Он завесил зияющую дыру занавеской, которую никогда не отодвигает. Уже поздно, он направился к постели, волоча ноги, наткнулся на неровность паркета, чуть не упал. Наклонился, провел рукой по полу, почувствовал что-то гладкое, не имеющее фактуры дерева. Это засохший потек пластмассы. Он отскребает его ключом от забот.

Обычно Артур звонит своей матери два раза в год, с интервалом в неделю, на рождество и в ее день рождения. Она благодарит его с оттенком упрека: так она жалуется на бегущее время, на преследующий ее страх старости. В это утро, 15 мая, он проснулся, не выспавшись, – ему привиделись хлопья снега порхающие перед окном; нет, это не снежное облако и не дерево, сеющее пыльцу, это разорванная подушка.

Он за рулем, хочет позвонить матери, но никак не может припомнить номер, который вообще-то знает наизусть. Он листает записную книжку. На экране мелькают имена; мать под буквой М, родственники – Р. Здесь записано только одно имя, один номер. Она отвечает после первого же гудка. Она удивлена. Она не любит сюрпризов, ни хороших, ни плохих. Не теряя времени, он задает вопрос, который вертится у него на языке уже много часов, много лет.