Поцелуйте невесту, милорд! - Мэг Кэбот

Эмма решительно поднялась — так резко, что чуть не опрокинула бокал с вином, но, к счастью, Робертс успел его вовремя подхватить, — и сказала:

— Поскольку завтра нам предстоит длинный день, я хотела бы лечь. Спокойной ночи, милорд.

Она протянула правую руку графу, который поспешно вскочил на ноги.

— Но еще слишком рано, — произнес он с озадаченным видом.

— Да, — согласилась Эмма. — Но здесь, в сельской местности, я привыкла вставать с петухами. — Во всяком случае, пыталась в тех редких случаях, когда петух не убегал. — Спокойной ночи, милорд. И спасибо за очаровательный ужин. Ну и за то, что вы… женились на мне.

Хотя последние слова прозвучали странно даже для ее собственных ушей, Эмма говорила от души. Просто замечательно, что лорд Денем на ней женился, и ей хотелось, чтобы он знал, что она ценит его хлопоты… Но вместе с тем она хотела — нет, должна — сохранить определенную дистанцию. Иначе ей будет очень трудно совладать с тем непостижимым влечением, которое она начала к нему испытывать. Ну почему, почему она не может обратить свои мысли на более возвышенные материи, что так легко удавалось Стюарту?

Джеймс, бросив на нее очередной озадаченный взгляд, взял ее руку, но вместо того чтобы крепко пожать, поднес к губам — удивительно романтичный жест, как отметила Эмма, пульс которой залихорадило от прикосновения его теплых губ, для человека, известного тем, что он руководствуется головой, а не сердцем.

— Спокойной ночи, Эмма, — сказал Джеймс. В отблесках яркого пламени, полыхавшего в очаге, он казался красивее, чем когда-либо. Словно произошло нечто, что смягчило его черты, разгладило резкие складки у рта и придало нежности взгляду, обычно холодному и расчетливому.

Впрочем, лицо графа не выражало ничего, кроме искренней заинтересованности в ее — Эмма не могла найти более подходящего слова — благоденствии.

— Отдохни хорошенько, — сказал Джеймс, обдав теплым дыханием се пальцы. В свете камина его глаза казались янтарными, как у кота. Впрочем, скорее, как у тигра. Эмма однажды видела тифа в частном зоопарке, куда ее сводил Джеймс, утверждавший, что зверь совсем ручной. Но Эмма тогда не чувствовала себя в безопасности, как и сейчас, глядя в глаза Джеймса и ощущая прикосновение его губ.

Поспешно выдернув руку из его хватки, она хрипло выдохнула:

— Прошу меня извинить. — И выскользнула из комнаты, которая вдруг показалась ей слишком душной.

Но если она рассчитывала найти покой и уединение в своей спальне, то горько ошиблась. О, покоя было вполне достаточно. Но уединения? Отнюдь.

Ибо посередине ее постели лежала дворняжка Уна, восторженно завилявшая хвостом при виде Эммы. Гордой мамаше, видимо, не терпелось продемонстрировать хозяйке восьмерых крохотных щенков, только что появившихся на свет и еще блестевших от слизи, оставшейся после путешествия по родовым путям, значительная часть которой уже успела впитаться в постельное белье и матрас.

Эмма, далекая от того, чтобы радоваться по поводу случившегося, прижала ладонь ко рту, созерцая беспорядок и с упавшим сердцем гадая, где, скажите на милость, она будет теперь спать.

Все вышло даже лучше, чем Джеймс рассчитывал.

Никто, разумеется, не мог предвидеть, что собака выберет именно эту ночь — и столь удачное место, — чтобы ощениться. На такое он, естественно, даже не надеялся.

Но все остальное было его личным изобретением.

После того как Эмма сбежала в школу, Джеймс некоторое время провел в своей комнате в гостинице, усердно размышляя над словами юного Фергюса «Если хотите ее заполучить, придется вам не шутя за ней приударить». Довольно необычно, конечно, чтобы тридцатидвухлетний граф следовал советам желторотого юнца. Но Джеймс сразу почувствовал, что в словах мальчишки что-то есть.

И потом, разве он не руководствовался собственным умом год назад? И чем это кончилось? Полной и сокрушительной катастрофой. Все его старания показать Эмме, насколько нелепы ее мечты спасти мир, только усилили ее решимость посвятить себя именно этому. В сущности, не будет большим преувеличением сказать, что он собственными руками толкнул ее в объятия Стюарта. В конце концов, чего еще он добился своим ожесточенным неприятием их брака?

Но на этот раз все будет иначе. На этот раз он все сделает правильно.

А Эмма, решил Джеймс, глядя на ее профиль в колеблющемся пламени свечи в своей комнате в гостинице, того стоит. Ибо Эмма Ван Корт Честертон не похожа ни на одну из женщин, которых он знал.

Взять, к примеру, ее отношение к тому, что ее постель — и, возможно, надолго, пока не высохнет испачканный матрас, — оказалась непригодной к использованию.

— Все в порядке, — поспешила она его заверить. — Я буду спать на диване, а вы с мистером Робертсом вернетесь в гостиницу. Я настаиваю на этом.

Джеймс, однако, не желал даже слышать ни о чем подобном. При очередном напоминании о том, что судья Риордан очень удивится, когда узнает, что они провели ночь порознь, на лице новобрачной появились озабоченные морщинки. Джеймс и сейчас мог наблюдать эти морщинки, что было вполне понятно. Ибо перед ними расстилалось белоснежное пространство пухового ложа, пусть не такого роскошного, к каким привык Джеймс, но по крайней мере удобного. Это была лучшая постель в гостинице, как заверила его миссис Мактавиш прошлым вечером, когда показывала ему комнату. Но, судя по поведению Эммы, только один из них мог на нее претендовать.

— Я лягу здесь, — сказала она, вцепившись рукой в спинку небольшого диванчика в углу. — Мне будет очень удобно.

— Эмма, — повторил Джеймс, казалось, в сотый раз, — мы взрослые люди. Уверяю тебя, мы прекрасно уместимся здесь вдвоем, не опасаясь, что один из нас окажется во власти низменных инстинктов.

Эмма, которая сразу же по прибытии в гостиницу, куда их доставил мистер Мерфи, исчезла в гардеробной Джеймса и появилась оттуда, облаченная в ночную рубашку и старенький халатик, который она, по-видимому, считала чем-то вроде доспехов, пренебрежительно фыркнула.

— Я это прекрасно понимаю, — чопорно сказала она. — Но тебе не кажется, что будет лучше, если…

— Нет, не кажется, — отрезал Джеймс, изобразив усталость и нетерпение. Впрочем, нетерпение не было притворным. Ему было весьма любопытно, что последует дальше. А вот усталости он не испытывал. Ни в малейшей степени. — Я считаю твою девичью скромность, — добавил он, — довольно странной, учитывая, что ты вдова и должна была привыкнуть делить постель с мужчиной. Поправь меня, если я ошибаюсь.

Эмма бросила на него настороженный взгляд.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Только то, что, полагаю, вы со Стюартом спали в одной постели.

— Конечно, — сказала Эмма, округлив глаза. — Но он был моим мужем.

— Как и я, — заметил Джеймс.