Стальной лев. За Родину! За Троцкого! - Иван Евграшин

– Скажете, что красные сами выкопали себе могилы.

Горшков смотрел очень серьезно.

– Я вам не верю, господин Горшков.

– Так отправьте дозорных или, если хотите, поедемте вдвоем. Посмотрите на все сами. Гарантирую, что в случае чего застрелить вы меня всегда успеете, подпоручик.

Подпоручик помолчал, через некоторое время задал вопрос:

– А вам-то, товарищ, зачем это надо? Тоже мне придумали – чужих убитых хоронить.

– Почему чужих. Своих. У меня родители тут жили, сестренки. Не знаю, что там после боя получится. Может, поубиваем мы друг друга, может – нет, – он указал на дымящиеся пепелища. – Но там дети малые валяются. Убитые. Похоронить надо по-людски. Вдруг потом будет некому?

Михеев растерялся. От неожиданности сказанного он чуть не выпустил из руки наган.

Красный явно не врал, слишком потерянный был у него вид, и горе явно прорывалось наружу, хотя он и крепился. Подпоручик сам был из небогатой семьи, которая дворянство заработала не очень и давно. Его прадед был из крепостных крестьян. Дед и отец всю жизнь служили Родине офицерами и погибли в войнах Империи. Отец же всегда говорил ему: «Внимательно прислушивайся к тому, что говорят солдаты, особенно старослужащие. В их словах иногда больше пользы, чем во всех приказах, которые ты получишь, и береги людей».

Подпоручик закурил и, задумавшись, протянул портсигар Горшкову. Тот не отказался и взял папиросу.

Покурили молча, поглядывая то в сторону деревни, то на стоящих поодаль солдат.

Наконец Горшков выбросил окурок.

– Что делать будем, благородие?

– Что делать? Поедем, посмотрим сейчас. Подожди, я сейчас своим скажу, что в деревню поеду.

– Я тоже своим скажу. Может, по паре солдат возьмем постарше? Молодые горячи больно. Мало ли чего?

– Давай. Где встретимся?

– Здесь же.

– Хорошо.

Они разъехались к своим солдатам и минут через пятнадцать вернулись на место встречи.

Коротко переговорив, двинулись в сторону деревни. Солдаты шли, держась за стремена своих командиров.

Когда подъехали вплотную к крайним домам, запах гари усилился и сквозь него явственно начал пробиваться сладковатый запах горелого человеческого мяса.

Миновали крайний дом и въехали в деревню.

В распахнутых воротах ближайшего дымящегося пепелища Михеев сразу увидел несколько трупов, которые лежали прямо на улице. У одного из них, здорового мужика, из спины торчали вилы, которые сжимала в руках мертвая женщина. Полголовы женщины было снесено топором, который валялся рядом. Вокруг лежали трупы нескольких стариков и ребенка лет восьми. Все они были зарублены. Складывалось впечатление, что мужик с топором ворвался в этот двор и начал рубить людей, которые выбежали на улицу из горящего дома, а женщина с вилами каким-то образом смогла подобраться к нему сзади и нанести удар, но это не помогло ни ей, ни ее родственникам.

Красный и Белый продолжали медленно ехать к центру деревни. Солдаты угрюмо шли рядом.

По всей деревне валялись трупы. В основном это были старики, женщины и дети. Мужиков было очень мало. Было видно, что люди в основном убиты подручными средствами – вилами, серпами, цепами, топорами и всем, чем богат нормальный крестьянский двор. Огнестрелов было относительно мало, поэтому обвинить колчаковцев или большевиков было сложно. Люди сами посекли и пожгли друг друга. Среди пепелищ бродило несколько, похоже, сумасшедших женщин, которые совершенно не обращали внимания на проезжающих и проходящих. Одна из них таскала на руках явно мертвого ребенка, лет двух, если не меньше. Еще одна попалась им по дороге. Она сидела у обочины и баюкала мертвую девчушку. Солдаты подходили к женщинам и пытались что-то выспросить, однако те настолько ушли за грань, что, скорее всего, вообще не понимали происходящего.

По пути попалось несколько целых домов, до которых поджигатели по каким-то причинам не добрались. Командиры посылали в каждый из таких домов солдат, но каждый раз те возвращались и докладывали, что дом либо пустой, либо там тоже мертвые.

Наконец им «повезло». В одном из домов в самом центре деревни они обнаружили живого деда, который сидел в доме за столом совершенно один и почему-то пил чай.

Командиры, которые уже давно спешились, вошли в дом. Солдаты прошли следом. Дед поднял голову и, отхлебнув чая, спокойно посмотрел на вошедших людей.

– Здорово, служивые. Какими судьбами?

Солдаты, взрослые деревенские мужики, которые провоевали не один год и повидали на своем веку очень много, испугавшись, рванули на выход. В дверях образовалась давка.

Немного постояв в сенях и успокоившись, все вернулись назад.

Командиры не побежали, но попятились от старика, который продолжал прихлебывать чай. Тот присматривался к Горшкову.

– А я ить тебя знаю. Горшкова ты Спиридона сын будешь, которые в том годе приехали. Андрюха. Так?

Горшков смутился.

– Так. Что произошло-то?

Дед рассказал.

В деревне жили преимущественно кустари – сапожники и кожевники, практически все друг другу родичи – Кожемякины и Сапожниковы, беднота и середняки. Было несколько богатых дворов – Овсовы, которые занимались сельским хозяйством, и их родичи – Сундуковы, тоже середняки и беднота, занимавшаяся производством и выделкой экипажных ходов, саней, деревянной посуды, сундуков. В последние полгода стало невозможно ни наняться батрачить, ни спокойно работать. Все это время у кустарей с работой была просто беда. Кругом война, которая в этой губернии бушевала уже почти год. Кого-то из мужиков мобилизовали, кто-то остался. Но все равно работы не было. У местных кулаков, Овсовых, на фоне отсутствия работы и заработка у большей части соседей все было хорошо. Своим родственникам, Сундуковым, Овсовы еще как-то помогали, а вот чужим – нет. Чужими для них были и Кожемякины с Сапожниковыми. Да и своим-то работы много не было. Сеяли да жали, запасались на зиму. Противоречия тлели и накапливались, как и взаимная ненависть. Но исподволь. До открытых столкновений не доходило, хотя иногда ругались чуть не до драки. Копилась злость друг на друга у соседей целый год, вот и «полыхнуло».

Позавчера младшие дети затеяли играть в войну и, как водится, разделились на красных и белых. Чего уж там произошло, теперь никто и не узнает, но в результате игры самого маленького Кожемяку, шести лет, единственного сына и любимца в семье, где из детей еще восемь девок, близнецы Овсовы – балбесы Матвей и Мирон – забили насмерть и закопали в снег, чтобы от родителей не попало. Когда же дело вскрылось, отец мальчишки пошел разбираться, но его потравили собаками, а потом выкинули со двора. Он немного отлежался и запил горькую напропалую. Вчера вечером, одурев от горя, обиды и водки, взял топор и пошел мстить. Поскольку пил он не один, то пошли втроем.

Перелезли через забор, убили собак, подперли двери и подожгли дом.