Демоны зимних ночей - Антон Леонтьев

Прошло три месяца, и когда Мари предложили работу горничной (хозяйка, пожилая парижанка, долго пытала ее, проверяя, в самом ли деле Мари – падчерица «того самого взорванного русского царя»), девушка моментально согласилась.

Мадам Совари принадлежало несколько фабрик по производству кондитерских изделий. Она гордилась тем, что стала миллионершей.

– Я начинала в прачечной, – заявила она Мари, – мой отец был нищим бретонским крестьянином, у меня, в отличие от вас, милочка, не было ни фамильного состояния, ни аристократического происхождения. Вы должны научиться работать!

Мадам Совари и две ее дочери всячески шпыняли Мари, и девушка поняла – ее взяли горничной только для того, чтобы говорить знакомым:

– Дорогая, знаешь, кто заправляет мне постель и чистит ковры? Та самая Мари, падчерица убитого императора!

Многие из любопытных навещали мадам Совари, чтобы взглянуть на Мари. Ей было до слез обидно, но она не могла бросить работу.

От рассвета до заката Мари и десять других горничных наводили порядок в огромном особняке. Мадам Совари была чрезвычайно придирчивой, заглядывала в поисках пыли под каждую кровать, постоянно жаловалась на нерасторопность и глупость прислуги.

Мари смирилась с тем, что проведет остаток жизни в горничных. Мадам не такая уж и строгая, иногда бывает весьма милой, особенно когда вспоминает о молодости. Ее дочери немного капризные, могут ударить по лицу, если подашь им не то платье или слишком холодное или слишком горячее какао, но это ничего. Платит мадам не очень много, это и понятно: Париж переполнен рабочей силой – масса эмигрантов из России, еще больше девиц из провинциальной Франции, которые, как бабочки на свет, слетелись в столицу в поисках лучшей доли.

Мадам Совари обожала давать приемы, желая продемонстрировать всем богатство и могущество, которых она достигла. После таких обедов служанкам и горничным милостиво дозволялось лакомиться тем, что не доели господа. Как-то Мари столкнулась с Артюром: тот сорил деньгами, которые достались ему по завещанию Кирилла Павловича. Молодой человек сделал вид, что не узнал Мари. Когда она подавала ему кофе, он намеренно толкнул ее. Горячий напиток выплеснулся на белоснежную манишку.

– Мари! – в ярости закричала мадам Совари.

Артюр злобно улыбнулся и, отшвырнув смятую салфетку, произнес:

– Мадам, у вас чрезвычайно неловкая прислуга. Мне пора!

Хозяйка вытащила Мари в коридор и обрушила на нее град оплеух.

– Дрянь, мерзавка, тупица, неловкая гусыня, идиотка! – визжала мадам. – Тоже мне, принцесса на горошине! Он – почетный гость, возможный жених для одной из моих дочерей, а ты облила его кофе. Ты уволена!

Мстительный и мелочный Артюр этого и добивался, поняла Мари.

– Уволена, слышишь, принцесса? Выметайся из моего дома сейчас же, или я вызову полицию, и тебя упекут в каталажку!

Мадам Совари задыхалась, выплевывая ругательства: утонченная и изнеженная столичная дама уступила место визгливой и грубой торговке.

– Вынуждена вас разочаровать, мадам, – сказала Мари. – Ваши планы выдать одну из дочек замуж за Артюра вряд ли сбудутся – он был любовником моего отчима!

Оставив мадам с выпученными глазами и открытым ртом посреди коридора, Мари наскоро собрала вещи и покинула особняк. У нее было около двадцати франков, этого хватит на неделю, а что дальше?

Мари брела по улице – справа и слева от нее возвышались громады особняков. Те, кто живет там, не ведают нужды и не знают забот. Почему на ее долю выпало столько несчастий? Мадам Совари позаботится о том, чтобы она не нашла себе работы.

Поддавшись внезапному импульсу, Мари перелезла через ограду одного из особняков – в отличие от остальных, окна в нем не светились. Хозяева в отъезде! Она не воровка, она только возьмет немного еды и денег.

Мари обошла особняк – никого. Разбив чемоданом окно, она влезла на кухню. В животе заурчало, когда девушка наткнулась на головку сыра и свешивающийся с потолка свиной окорок. Она ведь с утра ничего не ела. И хозяева не будут против, если она позаимствует совсем немного.

Она с наслаждением вонзила зубы в ломоть окорока. Девушка и не услышала, как дверь на кухню распахнулась. Сверкнула свеча, кто-то провизжал:

– Стоять или я стреляю! У меня ружье!

Владельцы особняка были в отъезде, но старый дворецкий охранял дом. Услышав звон бьющегося стекла, он схватил ружье и вызвал по телефону полицию. Мари арестовали на кухне, она так и не успела толком перекусить.

Она пыталась объяснить, что у нее и в мыслях не было ничего плохого, но никто не слушал девушку. Мари забрал полицейский фургон, который доставил ее в участок. Последовала рутинная процедура снятия отпечатков пальцев – при помощи валика Мари вымазали ладони черной краской и приложили их к бумаге, сделали фотографии – анфас и в профиль, завели протокол.

– Ого, да ты, оказывается, та самая русская княжна, о которой писали в газетах, – присвистнул усатый добряк-полицейский, когда узнал, кем является задержанная. – И как ты до такого докатилась?

Спустя час участок кишел репортерами, которые желали сфотографировать «принцессу-воровку». Полицейские вяло сопротивлялись, но, умасленные деньгами, позволили щелкнуть Мари в тюремной камере на фоне серых стен и тараканов.

Следствия как такового не было – Мари два дня пробыла в каталажке, затем ее в числе других арестованных отвезли в суд. Вокруг здания толпились любопытные зеваки и вездесущие репортеры. Мари зажмурилась – ее закидали вопросами и засняли в различных ракурсах.

* * *

Заголовок французской газеты «Le Parisien», 12 февраля 1922 года:

«РУССКАЯ КНЯЖНА – МЕЛКАЯ ВОРОВКА!»

* * *

Процесс по обвинению Мари в воровстве длился недолго. К своему удивлению, она обнаружила в зале суда мадам Совари и Артюра. Ее сердце радостно забилось – они наверняка пришли, чтобы обелить ее в своих показаниях!

Как бы не так: мадам Совари, пылая праведным гневом, живописала характер и привычки своей бывшей горничной. Мари узнала, что была невропаткой, алкоголичкой, мелкой воровкой и грубиянкой.

– У меня постоянно пропадали деньги и драгоценности, – врала, не краснея, бывшая хозяйка, – и вообще, я уволила подсудимую после того, как застала ее с поличным – она рылась в вещах моих гостей. Вы только подумайте! Я относилась к ней как родная мать, позволила ей жить в собственном доме, а она, она...

Мадам Совари даже расплакалась, и судья принес ей свои извинения за необходимость давать показания. Лицемерка, утерев одутловатое лицо платком, обвинила Мари в новых грехах. Она не сказала ни единого слова в защиту девушки, клеймила ее как только могла и под конец потребовала пожизненного заключения.

– Она – закоренелая воровка! Такую не исправит несколько лет тюрьмы, ее надо навсегда изолировать от общества!