Без гнева и пристрастия - Анатолий Степанов

— И все? — недовольно удивился Смирнов.

— А что тебе еще надо? Трясите этого журналистишку, и все дела.

— Я этого поганца знаю, — вальяжно, врастяжку вступил в разговор уже достаточно разогревшийся Кузьминский. — Туфтач и прохиндей, в Доме кино постоянно ошивается. Скользкий, как глиста. Его на элементарное «А ну!» не возьмешь.

Кавказский темперамент заставил кинорежиссера Казаряна вскочить и ткнуть пальцем в пузо стоявшего у телевизора Спиридонова.

— Ни хрена вы, журналисты и писатели, по-настоящему видеть не можете! Вы только слышите, да и то плохо!

— А что увидело проницательное режиссерское око? — между делом зажав и выворачивая (довольно больно) казаряновский палец, почтительно поинтересовался Спиридонов.

— Больно же! — заорал армянин.

— А ты не суй его куда не следует. Ты делись, делись своими неповторимыми наблюдениями.

— Старый негодяй, — любовно оглаживая ноющий указательный, осудил давнего дружка Казарян.

— О чем же ты хотел поведать нам, Рома? — на чистом глазу вопросил Смирнов.

— А ты козел, — осадив заодно и Смирнова, Рома слегка успокоился. — Все вы негодяи, козлы и одновременно слепые щенки. Вы не увидели в мизансцене самого главного. Репортер перед выходом пидара в кудрях уже готовился к записи его реплики и поцелуя. Он даже, метнувшись перед Марковым, слегка подзадержал патриота, чтобы голубой успел с поцелуем и репликой. А ведь, по логике, журналиста в данный момент должна интересовать в первую очередь реакция на происходящее попавшего в пикантную ситуацию политического деятеля.

— Эрго? — спросил любивший иногда щегольнуть юридической латынью Смирнов.

— Латинист! Адвокат! Прямо как этот… Как его? Фамилия у него — нечто среднее между правдой и падлой… Ну да хрен с ним. Вывод, мой образованный друг, определенен и прост: репортеришка знал о милицейской операции и подготовил нежного педераста к акции с поцелуем и нужными словами. Он, вероятно, связан и с ментовкой, и с голубыми.

— Борька Медведев на такое не пойдет, — перебил Сырцов. — Я его знаю. А судя по его ликованию, он абсолютно автономно осуществлял операцию по захвату.

— Менты отпадают. Значит, работала профессиональная тайная агентура, которая вела Маркова, отслеживая все его маршруты. В любом случае серьезнейший сговор. Тряси репортера, Жора.

— Если этот поганец… Вспомнил, Убежко его фамилия… Если он был серьезно замазан, то будет вертеться и врать до последнего. Прижать бы его, да нечем. Разве только изметелить до полусмерти… — солидно порассуждал Кузьминский.

— С этим всегда успеется. Для начала поводить его надо, пройтись по его связям, можно поймать кое-какую любопытную мелочовку. Ребятишки мои этим займутся. Но параллельно следует и поактивничать, — подбил общие бабки Смирнов и обратился к Сырцову: — С чего думаешь начать, Жора?

— Поймаю и распечатаю Кента этого, Викентия. Принимая во внимание его фактуру, можно считать, что он — мужиковед и со всеми более или менее известными валетами хорошо знаком. Через него — к волосатому, а там в зависимости от обстоятельств.

— Небогато. Сыщицкий примитив, — оценил сырцовский план писатель.

— Предложи что-нибудь позаковыристей, инженер человеческих душ, — окрысился Сырцов.

— Не в форме. Болею, — отбрехнулся Кузьминский.

— И давно, — добавил Спиридонов. — Хроническим алкоголизмом. — И, не дав своему бывшему зятю опомниться, продолжил: — Не обращай внимания на этого поддатика, Жора. Прямой ход чаше всего самый правильный. Но действуй аккуратно, у этого племени влиятельных покровителей предостаточно.

— Нам еще и пидаров бояться! — возмутился Сырцов.

— Мы в таком положении, Жора, что приходится бояться всех без исключения, — грустно констатировал Смирнов.

Действительно, все голубое. Голубые стены, голубые скатерти на столах, голубые светильники. А с потолка свешивалась голубая луна. Не луна даже, а полумесяц. Чтобы не приняли за обыкновенный абажур. Рановато появился здесь Сырцов. Был, конечно, кое-какой своеобразный народец, но многие столики на двоих пустовали. Осмотревшись, Сырцов направился к самому малозаметному, в углу. Его сопровождали восхищенные взгляды сплошь мужского контингента. Ах, как хотелось им припасть к груди статного собрата!

Подбежал бердслеевских линий официант, склонил головку набок и сладко осведомился:

— Чего желает столь милый посетитель?

— Сто пятьдесят водки и вашего мажордома.

— Не совсем понял вас…

— А что, твой руль разве еще не мажор?

— Извините, теперь совсем ничего не понимаю. — Прямо так уж и не понимал, сволочь.

— Ну как у вас, здешних, главный в зале зовется? Гамадрил, педагог, добрый папочка? Вот его. И про сто пятьдесят не забудь.

Не привыкший к такому обращению халдей сбежал. Сырцов почувствовал спиной обжигающий взгляд и резко обернулся. Сидевший через столик и любовно смотревший на него субъект (неопределенного пола с подведенными черным глазами и алым ртом) изящно послал ему воздушный поцелуй. Показать ему шершавого по локоть? Неправильно поймет. Слегка подрастерявшийся Сырцов поспешно отвернулся. Официант поставил перед ним демонстративный плебейский стакан и тарелочку со сморщенным соленым огурцом. С ужасом глядя на клиента и судорожно сглотнув, подтвердил лощеному невозмутимому метру, видимо, инициатору спектакля с выпивкой и закуской:

— Вот они вас настойчиво требовали, Сергей Павлович. — Сказал и скрылся.

— Я вас слушаю, — с презрительной миной изрек метр.

Сырцов споловинил полторашку, хрупнул огурцом и сказал недовольно:

— Водочка и получше могла бы быть.

— Я вас слушаю, — повторил метр.

— Здесь слушать неудобно: я сижу, а ты должен стоять. Не люблю неравноправия. А кроме того, разговор у нас будет в четыре глаза, как говорят французы. Приглашай меня в свою яму, Серега.

Метр еще держался.

— Не будет у нас разговора. И я вам не Серега.

— А кто? — понедоумевал Сырцов. — Лохотронщик из Пушкинской трубы по прозвищу «Полупердун»? Мне все равно, как тебя величать, а ты — выбирай.

— Вы из милиции? — уже осторожно спросил Серега Полупердун.

— Я сам по себе. Чудак-одиночка.

— Вот что, чудак-одиночка, — опять взбодрился метр. — Быстренько рисуй ноги отсюда, пока я добрый.

— А я уже недобрый. Будешь грубить — разнесу я вашу голубую дивизию к чертовой бабушке.

— На таких, как ты, у меня пара янычар всегда найдется.

— На такого, как я, и пятерых твоих горилл не хватит. — Сырцов поднялся, стремительно допил, улыбнулся и вдруг обнял метра за плечи. Тот было дернулся, но притих под железной рукой. И совсем уже ласково: — Ну что мы с тобой не поделили, Серега? Заведению вашего профиля скандал ни к чему. Вы — люди тихие, я шума тоже не люблю. Так давай, чтоб все по-тихому. Позови меня в даль светлую.