Валькирия в черном - Татьяна Степанова

– Что это такое? Никогда не слышал про такой яд.

– И немудрено. Это вообще-то не яд. Это сильнодействующий нейролептанальгетик, более известен он как препарат М 99, – ведущий токсиколог поправил очки. – Это не что иное, как транквилизатор и применяется в основном в ветеринарии и биологами при отлове животных. Знаете, в фильмах про дикую природу показывают, как в животное стреляют из ружья специальной ампулой. Но этот препарат высокотоксичен, и если доза превышена – он смертелен. У потерпевшей Гертруды Архиповой в крови обнаружена высокая концентрация М 99. То же самое вещество – гидрохлорид эторфина – мы обнаружили и в крови ее сестры Офелии. Но девушке повезло, она получила меньшую дозу, и врачи быстро приняли меры. С того света ее вытащили.

– Как яд… то есть М 99, попал в организм, это вы установили?

– Через желудок, обе девушки что-то съели или выпили. Мы пытались определить это у потерпевшей Гертруды, провели полную гистологию, но безрезультатно. Препарат мгновенно всасывается в кровь, это и неудивительно, ведь это сильнейший транквилизатор.

– А младшая девочка? Виола?

– В ее анализах препарата М 99 нет. Мы обнаружили наличие следов ипекакуаны.

Полковник Гущин молча таращился на экспертов-токсикологов.

– То есть? Я не понимаю? Еще один яд? Уже третий по счету?!

– И опять же это не яд. Это так называемый рвотный корень. Повышенные дозы его вызывают рвоту и спазмы желудка, симптомы как при отравлении, но отравления нет. Вообще-то, этот препарат используют в медицине очень широко как действенное средство от дизентерии и от кашля в составе микстур и сиропов. Девочка получила это вещество вместе с пищей.

– Вы же брали пробы продуктов, использованную посуду.

– Вы помните, что там творилось на этом банкете. Мы взяли большое количество проб, но все выборочно. Так вот, в тех образцах, что мы изъяли, – никаких следов гидрохлорида эторфина и ипекакуаны. И все же мы кое-что нашли.

Катя, помалкивавшая, замерла – вот, вот сейчас…

– Препарат М 99 производится на электрогорской фармацевтической фабрике, мы специально это проверили. Фактическими ее владельцами до сих пор остаются родственники покойного банкира Александра Пархоменко.

– А этот рвотный корень… ну сиропы и микстуры от кашля на фабрике тоже ведь выпускают?

– Абсолютно точно, в том числе и с содержанием ипекакуаны. Только тут есть одна маленькая, но очень важная деталь.

– Какая?

– Анализы жидкого стула потерпевшей Виолы Архиповой… мы брали на исследование…

– Ну ясно, как же без этого.

– Анализы выявили наличие в стуле девочки вещества ипекакуана в непереработанном состоянии, в форме толченого порошка и отдельных фрагментов. Вообще-то, в необработанном виде рвотный корень на фармацевтические фабрики поставлялся раньше, а не сейчас, – эксперт-токсиколог снова поправил свои модные очки. – Чаще всего в таком виде препарат без проблем можно приобрести на восточном базаре где-нибудь в Азии – в Индии, например, в Малайзии, в Таиланде, куда так любят ездить наши туристы.

Полковник Гущин вытер вспотевший лоб.

– Возьмите изъятый мной шприц-ручку на исследование на предмет яда, – сказал он.

Эксперт кивнул. Потом спросил:

– Федор Матвеевич, вы сталкивались с делом по токсикологии, где использовано не одно, а сразу три отравляющих вещества? Я лично нет. За всю свою многолетнюю практику.

– Это Электрогорск, – Катя впервые за долгое свое вынужденное молчание подала голос. – Это такой город… Электрогорск… а вы видели здешний трамвай?

И на этом сюрпризы дня… нет, уже вечера, что подкрался неслышно, как вор, и все украл – закатное солнце, длинные тени, оранжевые блики на стеклах окон, оставив лишь уличную пыль, досаду и тревожное ожидание… Так вот, на этом сюрпризы не закончились.

Катя потеряла полковника Гущина. Вот только что был в своем кабинете, дымил сигаретой – и вдруг пропал.

В шесть часов вечера лейтенант местного уголовного розыска, навьюченный сумками с провизией, «сопроводил» Катю в электрогорскую гостиницу, где уже половину номеров занимали члены следственно-оперативной группы и эксперты-токсикологи, оккупировавшие городок.

В прошлом советская заводская гостиница стойко пережила евроремонт и теперь забавно бахвалилась «телевизором в каждом номере и возможностью принимать кабельные каналы». Кате достался крохотный одноместный номер с ванной и шкафом-купе, выходящий окнами на городской Дом культуры.

К восьми часам вечера туда потянулись мужчины среднего возраста с музыкальными инструментами в чехлах. В Доме культуры, как всегда по четвергам, проходила репетиция оркестра. Об этом охотно сообщила Кате дежурная на ресепшен, к которой Катя обратилась с вопросом насчет холодильника на этаже. От нее же Катя узнала, что оркестр – «банда», как ласково именовала его дежурная, принадлежит не городу, а частному лицу – Михаилу Пархоменко.

Катя помнила это имя. Брат убитого, один из потенциальных подозреваемых. Так он, оказывается, еще и дирижер местного оркестра.

Никакой кухни для постояльцев в гостинице не оказалось. И Кате, до позднего вечера напрасно прождавшей «к ужину» полковника Гущина, не оставалось ничего, как раздать все свои кулинарные «шедевры» коллегам по опергруппе. Пока пища совсем не испортилась.

Сама она тоже поела у себя в номере. Но холодильник на этаже еще так и не опустел.

Катя взяла с кровати подушку, бросила ее на широкий низкий подоконник и села, пригорюнившись, – этакая Аленушка Петровская.

Из Дома культуры доносились обрывки музыки… мелодия, что-то знакомое… джаз… Луи Армстронг «Let my people go» и затем плавный переход в другую тональность… траурное, торжественное… Вагнер…

Вдоль фасада здания промелькнул трамвай – ярко освещенный вагон на фоне электрогорского августовского вечера.

Потом зажглись фонари. Три из шести на площади тут же погасли в целях экономии.

Репетиция оркестра в Доме культуры закончилась, музыканты – кто сел в подкативший трамвай, кто просто растворился в чернильной тьме, и ночь наконец-то взяла свое.

Катя хотела было идти в душ, а затем спать – поздно уже, но все смотрела в окно на этот мрак чернильный, что затягивал город как сеть.

Где-то там, далеко в кинозале, снова включили проектор, потому что старая пленка не выносила новых технологий, грозя рассыпаться в прах.

Словно цикада, стрекотал киноаппарат, словно мертвая железная цикада, а на экране кадр сменялся кадром.

Там, где все уже прах и тлен, в открытые настежь ворота катили милицейские «Победы» – мимо деревянных корпусов летнего лагеря, по дорожкам, посыпанным речным песком, мимо гипсовых горнистов. И мертвые следователи допрашивали мертвых свидетелей. И мертвые свидетели страшились сболтнуть лишнее. Но в одном они были твердо уверены: все началось в летней столовой за ужином… или за обедом? Нет, нет, точно за ужином, таким же вот летним вечером, только не в августе, а в июле… за ужином, где подавали нехитрые, но сытные блюда, утвержденные по смете…