Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930-1945 - Альберт Шпеер

Гитлер часто разглагольствовал о том, что было бы ошибочно экспортировать такие идеи, как национал-социализм. Это только привело бы к усилению национализма в других странах, говорил он, а значит, к ослаблению наших собственных позиций. Гитлера радовал тот факт, что нацистские партии других стран не смогли выдвинуть лидера его масштаба. Голландского нацистского лидера Муссерта и сэра Освальда Мосли, руководителя британской нацистской партии, он считал подражателями, не имевшими оригинальных или новых идей. Он отмечал, что они лишь рабски копируют германские методы, а потому ничего не смогут достичь: в каждой стране необходимо отталкиваться от внутренних условий и соответственно изменять методы. Он был лучшего мнения о Дегреле, но и от него многого не ждал.

В политике Гитлер руководствовался практическими соображениями и не исключал из общего правила даже свою книгу признаний и заявлений «Майн кампф», значительные части которой, по его утверждению, уже не имели ценности: «Не следует так рано связывать себя определенными утверждениями». Услышав эти слова, я отказался от бесплодных усилий одолеть его творение.

Когда после захвата власти идеология отошла на задний план, предпринимались попытки смягчить формулировки партийной программы и придать партии более респектабельный вид. Главными противниками этой тенденции выступили Геббельс и Борман, пытавшиеся, наоборот, сделать идеологическую платформу Гитлера более радикальной. Лей, судя по его речам, вероятно, тоже принадлежал к группе жестких идеологов, но для обретения серьезного влияния ему не хватало личностных качеств. Гиммлер же шел особым нелепым путем: его взгляды представляли смесь теорий о происхождении германской расы, элитарности и здоровом питании, что вскоре начало принимать странные псевдорелигиозные формы. Геббельс и Гитлер первыми осмеяли идеи Гиммлера. Комедия усугублялась тщеславием и одержимостью Гиммлера. Так, например, когда японцы подарили ему самурайский меч, он тут же обнаружил сходство между японскими и тевтонскими культами и призвал ученых помочь ему найти общие черты и свести их к общерасовому знаменателю.

Гитлера больше всего заботила проблема приобщения нового поколения рейха к своим идеям. План в общих чертах был набросан Леем, которому Гитлер также доверил организацию системы образования. Для начальной ступени организовали «школы Адольфа Гитлера», для средних и высших ступеней – «орденсбурген». Главная задача этих учебных заведений – воспитывать идеологическую элиту для партийного аппарата, однако из-за узкоспециализированного образования и замкнутой обстановки закрытых школ выпускники не имели представления о реальной жизни, хотя их высокомерие и самомнение были безграничны. Показательно, что высшие партийные функционеры не посылали своих детей в эти школы. Даже такой фанатик, как гауляйтер Заукель, ни одного из своих многочисленных сыновей в партийную школу не отдал. Правда, Борман все же отдал одного своего сына в «школу Адольфа Гитлера» – в качестве наказания.

По мнению Бормана, для оживления застывшей партийной идеологии была бы полезна Kirchenkampf – кампания против церкви. Именно он был движущей силой этой борьбы, о чем не раз давал понять во время застолий в рейхсканцелярии. Гитлер колебался, но лишь потому, что предпочел бы отложить решение церковной проблемы до более благоприятных времен. В Берлине, в отсутствие женского общества, он позволял себе более откровенные и резкие выражения, чем в Оберзальцберге: «Я разберусь с церковниками, как только разрешу другие проблемы. Они у меня еще попляшут!»

Однако Борман не хотел ждать. Жестокий и прямолинейный, он не мог смириться с благоразумной практичностью Гитлера и хватался за любую возможность протолкнуть свои проекты. Даже за обедом он осмеливался нарушать неписаное правило не говорить о том, что может испортить настроение фюреру. Он разработал особую тактику: провоцировал одного из гостей рассказывать ему о подстрекательских речах какого-нибудь пастора или епископа, пока Гитлер не начинал прислушиваться и требовать деталей. Борман отвечал, что случилось нечто неприятное, но он не хотел бы беспокоить Гитлера за обедом. Гитлер продолжал настаивать, и Борман притворялся, будто историю из него вытягивают клещами. Ни наливающееся кровью лицо Гитлера, ни сердитые взгляды остальных гостей не мешали ему идти к своей цели. В какой-то момент он доставал из кармана документ и начинал зачитывать отрывки из дерзкой проповеди или окружного послания епископа. Гитлер часто так возбуждался, что начинал щелкать пальцами – верный признак его гнева, – отталкивал тарелку и грозился наказать провинившегося священника. Гитлер гораздо легче сносил критику и возмущение заграницы, чем происки внутренней оппозиции. И хотя он, как правило, довольно хорошо владел собой, невозможность немедленно обрушить кару на голову отступника доводила его до белого каления.

Гитлер не обладал чувством юмора, хотя мог громко и самозабвенно смеяться – иногда до слез – над чужими шутками и даже порой корчился от смеха. Он любил посмеяться, но, разумеется, над кем-нибудь другим.

Геббельс прекрасно научился развлекать Гитлера колкостями, попутно уничтожая любых соперников в борьбе за власть. Вот один из примеров: «Видите ли, гитлерюгенд попросил нас издать пресс-релиз к двадцатипятилетию своего лидера Лаутербахера. Ну, я послал черновик текста с сообщением, что он отметил свой день рождения «в расцвете физического и душевного здоровья». Больше мы о нем не слышали». Гитлер расхохотался, а Геббельс достиг своей цели: дискредитировал зазнавшегося молодежного лидера.

За обеденным столом Гитлер неоднократно рассказывал о своей молодости, подчеркивая строгость, в коей воспитывался: «Мой отец не гнушался рукоприкладством, но, как я считаю, это было мне необходимо и полезно». И как-то Вильгельм Фрик, министр внутренних дел, поддакнул своим блеющим голосом: «Да, мой фюрер, как мы видим, это несомненно пошло вам на пользу». Все оцепенели от ужаса, и Фрик попытался спасти положение: «Я хотел сказать, мой фюрер, вот почему вы столь многого достигли». Геббельс, считавший Фрика безнадежным идиотом, саркастически заметил: «Думаю, Фрик, вас в юности никто не порол».

Вальтер Функ, министр экономики и президент рейхсбанка, рассказывал о диковинных выходках своего вице– президента Бринкмана в течение многих месяцев, пока наконец не выяснилось, что Бринкман – душевнобольной. В данном случае Функ не просто хотел повеселить Гитлера, но и предвосхитить слухи, которые рано или поздно дойдут до ушей вождя. Дело в том, что Бринкман пригласил всех уборщиц и рассыльных рейхсбанка на грандиозный обед в бальном зале отеля «Бристоль», одного из лучших берлинских отелей, и сам играл для них на скрипке. Между прочим, его поступок прекрасно согласовывался с нацистской пропагандой стирания граней между различными слоями общества, но все рассмеялись, а Функ продолжал: «Недавно Бринкман встал перед министерством экономики на Унтер-ден-Линден, достал из портфеля большой пакет свежеотпечатанных банкнотов – как вы знаете, с моей подписью – и стал раздавать их прохожим, приговаривая: «Кому нужны новые Функи?»[44]

А вскоре в безумии бедолаги уже никто не сомневался. Бринкман созвал всех работников банка и объявил: «Все, кому больше пятидесяти лет, – налево, все, кто моложе, – направо». Затем он повернулся к одному из тех, кто оказался справа: «Вам сколько лет?» – «Сорок девять». – «Ступайте налево. Ну а теперь, все, кто стоит слева, вы уволены немедленно, а самое главное, с двойной пенсией».