Третий рейх изнутри. Воспоминания рейхсминистра военной промышленности. 1930-1945 - Альберт Шпеер

Угощение по большей части не отличалось изысками: никаких закусок, суп, мясо с зеленью и картошкой, что-нибудь на десерт. Из напитков мы могли выбирать между минеральной водой, берлинским бутылочным пивом и дешевым вином. Гитлеру подавали вегетарианскую еду, которую он запивал минеральной водой «Фахингер». Все желающие могли бы ему подражать, но мало кто это делал. Гитлер придерживался простых привычек, рассчитывая, что слухи о его скромности разнесутся по всей Германии. Однажды, когда рыбаки с острова Гельголанд подарили ему гигантского лобстера, деликатес – к удовольствию гостей – был подан на обед, но сам Гитлер неодобрительно отозвался о грехах человеческих, к которым относил и поедание безобразных чудовищ. Более того, он впредь запретил подобные излишества.

Геринг редко посещал эти трапезы. Однажды, когда я спешил от него на обед в рейхсканцелярию, он заметил: «По правде говоря, на мой вкус, кормят там отвратительно. А все эти партийные тупицы из Мюнхена!.. Невыносимо».

Примерно раз в две недели на обедах в сопровождении довольно странного на вид адъютанта появлялся Гесс. Адъютант неизменно приносил жестяную посудину с особо приготовленной едой, которую следовало разогреть на месте. Долгое время от Гитлера удавалось скрывать, что Гесс соблюдает собственную вегетарианскую диету, а когда в конце концов секрет выплыл наружу, Гитлер в присутствии всей компании раздраженно набросился на Гесса: «Моя повариха прекрасно готовит диетические блюда. Если доктор прописал вам что-то особенное, она с радостью все приготовит, а приносить с собой еду недопустимо». Но даже после выговора склонный к упрямству Гесс стал объяснять, что в его диету входят особые биодинамические компоненты, и на это Гитлер заявил, что в таком случае следует обедать дома. С тех пор Гесса на обедах в рейхсканцелярии видели очень редко.

Когда, по требованию партии, немцам намекнули, что ради обеспечения страны «пушками, а не маслом» воскресная трапеза должна состоять из одного блюда, и у Гитлера на обеденном столе осталась одна супница. Число воскресных гостей тут же съежилось до двух-трех человек, что дало Гитлеру повод для саркастических замечаний о неспособности его сподвижников идти на жертвы. К тому же за обеденным столом по кругу стал пускаться подписной лист – гости должны были вносить пожертвования на военные нужды. Таким образом, каждая тарелка супа стоила мне пятьдесят, а то и сто марок.

Самым высокопоставленным гостем был Геббельс. Гиммлер появлялся редко. Борман, разумеется, не пропускал ни одного обеда, но, как и я, он принадлежал к ближнему кругу и гостем считаться не мог.

И здесь, как в Оберзальцберге, застольные беседы не выходили за пределы узкого круга тем и весьма ограниченных мнений, а потому были очень скучными. Правда, в Берлине Гитлер более резко высказывал свою точку зрения, хотя репертуар не менялся; его суждениям была свойственна та же поверхностность, никаких новых идей и путей разрешения возникающих проблем. Гитлер даже не пытался избегать нудных повторений, смущавших его слушателей. Хотя я тогда был полностью покорен силой его личности, не могу сказать, что его замечания производили на меня большое впечатление. Его слова скорее отрезвляли меня, ибо я ожидал более глубоких суждений.

В своих монологах Гитлер часто утверждал, что его политические, художественные и военные взгляды слились в неразрывное мировоззрение между двадцатью и тридцатью годами – в наиболее плодотворный период его жизни, то, что он планирует и делает теперь, – лишь осуществление тех его идей.

За столом много говорили о Первой мировой войне, в которой участвовало большинство гостей. Сам Гитлер одно время находился в окопах на германо-британском участке фронта и именно тогда, как он говорил, стал уважать англичан за храбрость и решимость, что не мешало ему часто высмеивать некоторые особенности английского характера. Например, Гитлер с сарказмом вспоминал о привычке англичан прекращать артиллерийский огонь ровно ко времени чаепития, и именно к этому безопасному часу он, будучи связным, приурочивал выполнение своих обязанностей.

В 1938 году он ни словом не обмолвился о намерении отомстить французам и явно не желал оживлять в памяти военные эпизоды 1914 года. По его словам, не следовало затевать еще одну войну ради такого ничтожного клочка земли, как Эльзас и Лотарингия, тем более что эльзасцы из-за вечной смены подданства растеряли национальные черты и не представляют особого интереса ни для одной из сторон. В общем, пусть все остается как есть. Под этими словами, конечно, подразумевалась экспансия Германии на восток. Отвага, проявленная французскими солдатами в Первой мировой войне, также произвела на Гитлера большое впечатление, хотя он отмечал нравственную деградацию офицерского корпуса. И он говорил: «Под командованием немецких офицеров из французских солдат получилась бы отличная армия».

Нельзя сказать, что Гитлер отвергал союз с Японией – сомнительный с расовой точки зрения, – но говорил о нем очень сдержанно и лишь как о деле отдаленного будущего. Всякий раз, касаясь этой темы, он намекал на сожаление, которое вызывает у него возможность союза с так называемой желтой расой, но тут же вспоминал, что в мировой войне Англия заручилась поддержкой Японии против коалиции центральноевропейских держав. Гитлер считал Японию мировой державой, в то время как насчет Италии у него были сильные сомнения.

По его мнению, американцы не сыграли выдающейся роли в войне 1914–1918 годов и, более того, не принесли больших жертв, а потому не закалились в боях и просто не выдержали бы испытания огнем. В общем, нет такого понятия, как единый американский народ, это всего лишь куча иммигрантов множества национальностей и рас.

Фриц Видеман, полковой адъютант и командир Гитлера в бытность его связным, которого Гитлер со знаменательным отсутствием чувства меры назначил личным адъютантом, думал иначе и подталкивал шефа к переговорам с американцами. Раздраженный нарушением неписаного закона, правящего за круглым столом, Гитлер в конце концов отослал Видемана в Сан-Франциско немецким генеральным консулом, мол, «пусть там излечится от своих заблуждений».

Почти все участники застольных бесед не имели международного опыта. Большинство никогда не выезжало за пределы Германии. Если кому-то случалось прокатиться по Италии, то поездка обсуждалась за столом Гитлера как выдающееся событие, а путешественника признавали экспертом по международным вопросам. И Гитлер внешнего мира не видал, поэтому ничего не знал о нем и ничего в нем не понимал. Хуже того, в партийные лидеры редко выбивались люди с высшим образованием. Из пятидесяти рейхсляйтеров и гауляйтеров, то есть партийной элиты, только десятку удалось завершить университетское образование, несколько человек некоторое время посещали лекции в высших учебных заведениях, а большинство закончило всего лишь среднюю школу. Практически ни один из них не мог бы похвастаться заметными достижениями в какой бы то ни было сфере и почти все отличались поразительно низкими умственными способностями. Их образовательный уровень никак не соответствовал требованиям, предъявляемым к высшему руководству нации, традиционно славившейся высокой интеллектуальностью. В сущности, Гитлер предпочитал окружать себя людьми одного с ним уровня, безусловно чувствуя себя с ними свободнее. Короче говоря, он любил, когда его сотрудники допускали какой-нибудь промах. Ханке однажды заметил: «Это только на пользу, если сотрудники имеют недостатки и знают, что начальнику о них известно. Вот почему фюрер так редко меняет своих помощников: ему с ними легче работать. Почти у каждого есть грешок, а известный грешок помогает держать человека в узде». Грешками считались, к примеру, аморальное поведение, далекие еврейские предки или запоздалое вступление в партию.