Стеклянное лицо - Фрэнсис Хардинг

В надежде выяснить, что на сей раз придумает Клептомансер, один Следователь даже прибегнул к помощи сыра. Несмотря на все предостережения, он рискнул проглотить несколько кусочков печально известного Бородавчатого Бормочеддера. Этот сыр славился своей способностью открывать будущее, а на вкус был как подогретый сок из гнилых опарышей. Впрочем, сыры никогда не отличались покладистостью, и человек разумный не стал бы возлагать особых надежд на порожденные ими видения. Следователь действительно заглянул в собственное будущее, но узнал только, что его младший сын будет страдать косоглазием, что ему самому однажды сломают нос пресс-папье в виде пингвина – и что остаток дня он будет маяться животом из-за того, что слишком увлекся жирной пищей.

Великий дворецкий тщательно все продумал. Его стараниями Палата диковин превратилась в настоящую крепость, и пробраться туда было почти невозможно. Почти. Эта оговорка имела огромное значение для его плана. Великий дворецкий убедился, что в защите осталось уязвимое место, заметить которое способен только очень внимательный и умный вор. Теперь единственный путь внутрь лежал через водопровод главного дворца. На подобную авантюру решится лишь безумец – или человек крайне отважный. Великий дворецкий не сомневался, что Клептомансер увидит изъян в защите, и надеялся, что вор сочтет это недоработкой охранников. Если все получится и Клептомансер проглотит наживку, его будут ждать.

Но если ловушка не сработает? Великий дворецкий улыбнулся. На такой случай у него были заготовлены другие. Он полагал, что металлический костюм защитит Клептомансера от стрел, ядовитых газов и коварных Духов, и потому решил не ограничиваться обычными средствами. Чучело камелеопарда теперь было отнюдь не таким безобидным, как в тот день, когда его изучала Неверфелл. Великий дворецкий приказал добавить в опилки специальный порошок, который начнет действовать, едва чучело сдвинут с места или встряхнут. Этот порошок не способен смутить разум или отравить человека, зато его испарения заставляют металл ржаветь со сверхъестественной скоростью. Теперь к стремлению великого дворецкого изловить Клептомансера добавился научный интерес. Он сомневался, что наглый вор останется ловким и быстрым, когда ржавчина разъест его хитроумный доспех.

Прожорливый паук повис на блестящей нити, перебирая лапами, будто чуткими пальцами. Он спускался все ниже и ниже, каждое его движение сопровождалось вспышкой зеленого света. Паука неудержимо влекла жирная мертвая муха, черной жемчужиной возлежавшая на гладкой подушечке. Еще миг – и хищное растение вознаградило себя за терпение, сомкнув пасть и отрезав жертве путь к отступлению.

По вселяющему ужас Залу арфистов с важным видом расхаживала маленькая фигурка. Беззаботно бормоча что-то себе под нос, она время от времени озиралась по сторонам, но в умных печальных глазах цвета какао не было и следа настороженности. На выпяченных розовых губах белели крошки меренги. Дойдя до середины зала, обезьянка присела под источником зеленоватого света и принялась обнюхивать и теребить рыжие волоски, которые сжимала в руке. Со стороны она напоминала хозяйку, перебирающую пряжу для прялки.

Наконец обезьянка выпятила губы, словно старуха, пьющая суп из миски, поднялась и как ни в чем не бывало подошла к дальней стене, чтобы отодвинуть край гобелена. Под ним обнаружилась маленькая веревочная лестница. Обезьянка начала взбираться по ней, скользя под гобеленом крохотным бугорком. Лестница заканчивалась у потайного окна, куда зверек не замедлил протиснуться, чтобы очутиться по ту сторону стены.

В этой комнате было светлее, чем в Зале арфистов, и звуки ее наполняли отнюдь не столь мелодичные – тишину нарушали храп, рычание и скрежет зубов. Обезьянка запрыгнула на стол, встала на задние лапы, а передние развела, словно важная герцогиня, и так прошествовала мимо клетки со спящей росомахой, аквариума со стеклянными пауками и искусственного пруда, где в облаке шипастых плавников плавали леденцово-полосатые красно-белые рыбки. Обезьянка не удостоила их и взглядом, зато сноровисто забралась на плечо поджидавшего ее хозяина и жеманно надула губы, когда тот почесал ее под подбородком.

– Браво, Марсель. Отличная работа.

Хозяин осторожно забрал у обезьяны рыжие волоски и поднес их к свету. Марсель спокойно расстался с добычей, получив в награду очищенный бразильский орех. Обезьянка повертела его в лапах, потом спрятала за щеку и принялась жевать.

Хозяин Марселя тем временем поднес волоски к клетке, стоявшей рядом с фонарем. Она была сделана из мелкой сетки – крупные ячейки не задержали бы ее обитателей. Внутри в зеленоватом свете фонаря вяло шевелился гладкий серый клубок, который напоминал давно позабытый узел, пытающийся развязаться.

Хозяин Марселя взял деревянную штуку, похожую на перцемолку. Занеся ее над клеткой, он несколько раз повернул головку с видом опытного шеф-повара, приправляющего рагу. В клетку посыпались крупицы розового порошка. Это был не перец, а Воньдамон – специя, известная своим свойством обострять нюх. Спутанный клубок пришел в движение, слепые остроконечные головки раскрывали рты, пробуя воздух на вкус.

Зажав щипцами рыжий волос, хозяин Марселя просунул его сквозь ячейку. Слепые создания зашевелились еще активнее, по трущимся друг о друга тонким блестящим телам забегали синие искры. Маленькие жадные рты вытянули волосок из щипцов и, разорвав на куски, потребовали добавки.

Марсель растянул губы в усмешке, обнажив желтоватые зубы.

Чтобы пройти через джунгли, нужно либо стать незаметным, либо сделать так, чтобы тебя все боялись.

Впервые ступая по затейливой мозаике дворца, Зуэль снова и снова твердила про себя мантру дяди Максима. Ее представили ко двору, пригласили на пир у великого дворецкого, и, значит, она заслужила право посещать дворец. Только Зуэль прекрасно понимала, что это право ее не защитит. Если она оступится или проявит слабость, другие сразу увидят в ней жертву – или возможность.

Ее сопровождали три стражника, но Зуэль все равно приходилось прилагать усилия, чтобы не сбить шаг и удержать на лице сияющую самодовольством и радостным предвкушением улыбку. Она мысленно считала, стараясь дышать медленнее. Раз, два, три – вдох. Раз, два, три – выдох. «Я Чилдерсин, – твердила она про себя. – Я Чилдерсин. Я – усы большого льва. Они смотрят на меня и видят льва. Я смогу. У меня получится. Я лучшая актриса школы Боморо».

Когда стражники привели Зуэль к арочной двери, ведущей в квартал дегустаторов, она с удивлением осознала, что волнуется куда сильнее, чем ей бы хотелось.

«Как глупо! – мысленно одернула себя Зуэль. – Это ведь Неверфелл, всего лишь Неверфелл. Но… Столько всего произошло. Что я ей скажу? И что ей успели сказать другие? Знает ли она, что весь двор только о ней и говорит?»

Зуэль не сомневалась: сейчас придворные всеми правдами и неправдами борются за то, чтобы быть представленными новому дегустатору его превосходительства. Ныне Неверфелл не просто занимала важную должность – она была загадкой, модной причудой великого дворецкого, и придворные хотели приблизиться к ней, чтобы упрочить свое положение. Зуэль была на шаг впереди, поскольку Неверфелл считала ее своей подругой, но если она не воспользуется этим преимуществом, вскоре ее оттеснят те, кто готов локтями прокладывать путь к доброму и впечатлительному сердцу Неверфелл.