Луна. История будущего - Оливер Мортон

В некотором роде они противостояли удивительно большой группе людей, которые отрицали, что высадки вообще происходили, и утверждали, что на самом деле они были сфабрикованы. Само собой, это не так. Само собой, высадки были. Но разве невступление в космическую эпоху не говорит в известном смысле о том, что их могло и не быть? Разве это не делает их обманом другого рода? Если мечта не воплощается в жизнь, это не значит, что ее следует считать ложью. Однако, как поет Брюс Спрингстин в песне The River, порой такая мечта бывает хуже лжи.

Неожиданная потеря будущего, о неизбежности которого твердили их детство и вера, раззадорила их. Вместе с тем она их ослабила. Все они чувствовали горечь, обиду и гнев, а некоторые не ограничивались и этим. Они злились на NASA, на Конгресс, на военно-промышленный комплекс — на всех, кто был ответственен за то, что космическое будущее оказалось далеко не таким светлым, каким должно было быть. Они злились на дураков, которые ничего не желали слышать, на циников, которые прислушивались к ним, только чтобы их осмеять, и даже на других энтузиастов, которые придерживались не совсем верной трактовки учения. На всех, кто ничего не понимал.

Однако если кто-то и пребывал в недоумении, так это сироты. Для ребенка любая новая вещь — это начало. Программа «Аполлон» стала концом — тем, к чему пришла космическая раса, а не тем, что должно было стать ее фундаментом. Она списала немногие оправданные мотивы полететь на Луну — как в Америке, так и за ее пределами — и не оставила ни одного нового основания им на смену. Америка успешно показала миру свое технологическое превосходство. Хотя наука была не основной целью программы, деятельность Шумейкера и других ученых, а также живой интерес к ней, который они пробудили в астронавтах, обеспечили проведение основных научных процедур. Из чего состоит Луна, как она появилась, какие воздействия испытала впоследствии — на все эти вопросы был, по сути, получен ответ.

Да, оставались еще такие типы лунного рельефа, по которым не ступала нога человека. Никто еще не посмотрел в небо обратной стороны, где не было Земли[50]. Никто не собрал образцы пород, сформировавшихся в период вулканической активности после образования морей. Но это были вопросы второго порядка. У науки был Марс, куда можно было отправить зонды, Юпитер и Сатурн со спутниками, где можно было полетать, Меркурий, который можно было посетить впервые. Наука двигалась вперед, а не назад — и вполне могла обойтись без астронавтов. Космос мог стать новым рубежом разума и без тщательно упакованного, но по-прежнему хрупкого тела.

Дотянуться до Луны. Выть на Луну. Ходить по Луне. Спускать Луну с небес. Раньше все это были фантазии — или выражение отчаяния. И теперь все вернулось на круги своя.

* * *

Герой повести Роберта Хайнлайна «Человек, который продал Луну» (1950) магнат Делос Харриман намерен отправить первую ракету на Луну, даже если на это уйдет все его состояние, а также состояние многих других людей.

Склоняя деловых партнеров, политиков и финансистов поддержать его маниакальную идею, Харриман оперирует огромным количеством финансовых планов и аргументов. Среди них есть и те, что использовались в программе «Аполлон» и были снова испробованы в последующие десятилетия, но признаны недостаточными.

За десять лет до того, как Джон Кеннеди в своей предвыборной кампании пообещал Америке «новые рубежи», Харриман Хайнлайна предложил такой же оборот

в форме истории об американском поселенце, осваивающем новые земли и открывающем новые горизонты. Эта философия стала частью программы «Аполлон» и сохранила свою притягательность по сей день, что остро ощущают лишь немногие, в то время как большинство воспринимает ее как один из элементов более общего убеждения об исключительности Америки, которая способна на великие свершения, что не может не вдохновлять. Описанные настроения были достаточно сильны, чтобы Америка не перестала посылать людей в космос после сворачивания программы «Аполлон», хотя это вполне могло произойти. В 1971 году директор Административно-бюджетного управления Кэп Уайнбергер написал служебную записку, в которой рекомендовал не отменять программу полностью, а построить гораздо более скромный по сравнению с «Аполлоном» космический шаттл.

«Америка, — заявил Уайнбергер, — в состоянии позволить себе нечто большее, чем повышение благосостояния, программы по реставрации городов и аппалачского рельефа и тому подобное».

«Я согласен с Кэпом», — ручкой написал в верхней части записки президент Ричард Никсон. Американцы должны и дальше летать в космос, чего не делают другие нации, и в том числе из-за этого считать себя особенными.

Как и в случае с программой «Аполлон», космический шаттл также продвигался в качестве

пути к новым прибыльным технологиям. В этом отношении программа не оправдала себя. Тип технологий, нужных миру,

менялся: эпоха наращивания скорости и расстояний, начавшаяся, когда первые паровые локомотивы пронеслись мимо литейного завода «Бриджуотер», и достигшая апофеоза, когда заревел первый двигатель F-1, закончилась. Спрос на скорость как поистине современное удовольствие был удовлетворен. Ни один человек ни разу не путешествовал быстрее, чем экипаж «Аполлона-13».

Притягательность шаттлов объяснялась также возможностью их применения в военных целях. Впрочем, все ограничивалось размещением разведывательных спутников на низкой околоземной орбите. Казалось, в далеком космосе нет ничего, что пугало бы людей

и заставляло бы их вести гонку вооружений. Подводные лодки защищали ядерное оружие от внезапных нападений гораздо лучше, чем попытка складировать его на Луне. Договор о космосе, подписанный в ООН в 1967 году, закрепил принцип исключительно мирного использования космоса в основном потому, что две державы, способные использовать космос в немирных целях, не видели в этом смысла.

Хотя первые трансляции с Луны оказали огромное влияние на детей и взрослых по всему миру, ее нельзя было использовать в качестве надежного связного ретранслятора, потому что она могла передавать сигнал в любую точку