Под чужим знаменем - Игорь Болгарин

Бившее в окно солнце обливало Таню, обрисовывая с подчеркнутой четкостью ее силуэт, а лицо, затененное полями шляпы, казалось таинственным, в глубине же глаз что-то переливалось, мерцало.

«Необычная девушка, – подумал Кольцов. – Да, необычная».

Несколько мгновений они смотрели друг на друга. Кольцову казалось, что взгляд Таниных глаз медленно втекает в его глаза. «Что это со мной?» – встревоженно подумал Павел. А Таня отвела, вернее, заставила себя отвести глаза в сторону Микки и, мило улыбнувшись, спросила:

– Что с вами, Микки? Вы уже графин воды выпили.

– Слишком жарко сегодня, – смутился Микки, и рука его, потянувшаяся было за графином с водой, остановилась на полпути.

– Пожалуй, да, – великодушно согласилась Таня и посмотрела в окно. – Вероятно, гроза будет. Смотрите, какие на горизонте тучи. – Прищурившись, она помолчала, потом сказала тихо, как будто одному Кольцову, стоявшему рядом: – В детстве я жила у тети под Севастополем и любила встречать грозу на берегу моря… Вы когда-нибудь видели море, Павел Андреевич? – Имя Кольцова она произнесла на какой-то особой, задушевной ноте.

– Конечно… – Кольцов чуть было не сказал: «Я вырос на море», но тут же спохватился: – Я бывал в Севастополе…

– Вот как? – озаренно взглянула она на Кольцова. – А я училась там… Это удивительный город…

Таня еще что-то говорила о Севастополе, но Кольцов теперь уже почти не слушал ее. Он ругал себя за то, что забылся и чуть не произнес того, чего наверняка невозможно было бы поправить. Ведь скажи он, что вырос в Севастополе, и это было бы равносильно провалу. Он с ужасом представил, как Таня с беспечной простотой говорит отцу: «А знаешь, папа, Павел Андреевич вырос в Севастополе, может, мы даже встречались!» Представил взгляд Щукина – цепкий, проницательный… Небольшое сопоставление с биографией сына начальника Сызрань-Рязанской железной дороги и…

Чутко уловив внезапную перемену в настроении Кольцова, Таня оборвала свой рассказ, сказала:

– Знаете, я не буду ждать папу! – и, озорно, совсем по-девчоночьи тряхнув головой, с вызовом добавила: – Я и заходила-то к папе только затем, чтобы он показал мне вас. – И Таня стремительно направилась к выходу из приемной.

Кольцов заспешил ей вслед и, опережая движение Таниной руки, распахнул перед нею дверь, пропуская вперед.

На лестнице Таня замедлила шаги и, полуобернувшись к Кольцову, лукаво кивнула:

– На днях мы наконец закончим ремонт дома и попытаемся принимать. По пятницам. Буду рада, если вы навестите нас.

– Благодарю! – учтиво склонил голову Павел и, немного помедлив, от души добавил: – С удовольствием!

Уже у самого выхода из здания она еще раз повторила:

– Смотрите же. – И из глаз ее брызнули веселые солнечные зайчики. – Вы дали слово!.. В пятницу!

Кольцов еще несколько мгновений постоял внизу, у лестницы, смутно предчувствуя важность этой встречи. Ему даже показалось, что он был обречен на эту встречу с Таней. И от этого ощущения неотвратимости сегодняшнего знакомства в сердце Павла вошла какая-то печальная радость… Чтобы успокоиться и прийти в прежнее, спокойно-настороженное расположение, ему нужно было время. Но сколько? Мгновение? День? Павел не знал.

В приемной Микки многозначительно сказал ему:

– Ну, Павел Андреевич! Похоже, я присутствовал при историческом событии… Между прочим, я знаю ее давно, по гимназии. Обычно – само равнодушие. И вдруг…

– Полковник не выходил?! – резко оборвал его Кольцов.

– Еще нет, господин капитан! – уже официальным тоном ответил слегка обиженный Микки.

Получив доставленный по эстафете пакет из Харькова, Красильников отправился к Фролову. После двух совершенно бессонных ночей Фролов с час назад прилег прямо в кабинете на диване, наказав разбудить его, если случится что-то важное. Полученный пакет несомненно относился к категории наиважнейших.

Фролов тотчас же сбросил ноги с дивана, сел, провел рукой по лицу и, словно бы стерев этим коротким движением остатки сонной расслабленности, сразу уставился острым взглядом на изрядно потрепанный конверт.

– По эстафете. Из Харькова, – кратко пояснил Красильников.

Нетерпеливо разорвав конверт, Фролов вынул несколько бумажек и, перелистывая их, стал быстро просматривать. По тому, как размягчалось, словно разглаживалось, его лицо, Красильников понял: пришли очень радостные вести.

– Ну, Семен, все-таки удача! – подтвердил его мысли Фролов. – у Ковалевского действительно появился новый адъютант… – Он сделал короткую, выразительную паузу, прежде чем продолжить: – Павел Андреевич Кольцов.

Красильников не удержался от возгласов:

– Скажи, куда вознесся, крестничек! Ну, молодцом, братишка! Я и говорил – вылитый беляк. Видно, не мне одному он так показался!

А Фролов думал о том, что еще несколько дней назад Лацис снова справлялся о Кольцове, спрашивал, не получили ли о нем каких-либо вестей. Теперь он может доложить Лацису о том, что вести есть!

Одно из присланных Кольцовым донесений озадачило Фролова больше всего.

«В Киеве действует контрреволюционная организация, именуемая Киевский центр. Ее субсидирует ювелир, фамилию или какие-либо его приметы установить не удалось. По всей видимости, он проживает или находится в настоящее время в Киеве.

В ближайшие дни в Киев направляется сотрудник контрразведки для активизации Киевского центра. По заданию Щукина навестит ювелира…

Старик».

И все! Никаких подробностей. Ни фамилии, ни примет, которые бы дали хоть какую-то конкретность началу поиска.

Ювелиров в городе немало. Некоторые, правда, бежали, но многие остались. Один из них – опасный враг. Как же узнать, кто именно? Как выявить его? Как узнать того неизвестного щукинского посланца, который не сегодня-завтра придет в город? А может быть, уже пришел?

В маленьком кабинете стало совсем сизо от табачного дыма. Фролов наконец подошел к окну и распахнул его настежь.

Угас летний день. Затихал город, и по углам неосвещенных улиц копились, сгущаясь все больше и больше, синеватые сумерки. Малиновый свет приклоненного к горизонту солнца переливно отражался в стеклах домов, пропитывал червонными бликами дали.

От раскаленных камней тянуло застоявшимся жаром.

Заложив руки за солдатский ремень, Фролов стал медленно прохаживаться по кабинету. И хотя в кабинете стало темно, он не зажигал света. Прикуривал одну от другой тощенькие папиросы, думал.

Значит, Киевский центр… О его существовании чекисты догадывались давно. Чувствовали, что он есть, что он где-то рядом, продуманно законспирированный, укрывшийся за толстыми стенами богатых особняков, мещанских домишек, за тяжелыми гардинами окон домов, подслеповатых, с виду безобидных хаток на тихих городских окраинах.