Иван Калита - Максим Ююкин

— А ну не напирай! Подай назад, черт косматый! О-ох, батюшки, смерть моя пришла! — Жалкие вопли тех, кто оказался слишком сильно зажат сгрудившейся, уплотнившейся человеческой массой, потонули в общем возбужденном гуле. Воины, в два ряда выстроившиеся от крыльца до паперти церкви Михаила Архангела, где должно было пройти отпевание, с большим трудом сдерживали натиск древками своих копий.

У входа в церковь процессию встречал высокий, представительного вида митрополит Петр, за спиной которого теснились несколько незнакомых Ивану священнослужителей.

- Я знаю: горе твое велико; княже, — густым раскатистым голосом сказал митрополит, беря Ивана под руку и сопровождая его в придел храма. — Тяжко найти слова утешения, коим вняла бы душа скорбящая. И все же я попытаюсь...

— Ежели бы он пал на поле брани, как и подобает князю, скорбь моя не была бы столь велика, — печально отозвался Иван. — Но умереть вот так, яко овца под ножом, не успев обнажить меч в свою защиту...

Голос Ивана задрожал, и он умолк

— Нам не дано самим избирать себе кончину, — с мягкой наставительностью молвил Петр. — Аще господь уготовил брату твоему такую смерть, значит, таков был его умысел. А посему умерь свою скорбь и прими его волю со смирением. Иное должно занимать тебя, — многозначительно продолжал он, слегка повернув лицо к князю. — Помни: отныне ты главный печальник за всю свою землю, и, что бы на душе у тебя ни творилось, все твои скорби ничто пред ее бессчетными страстями и обидами. О ней господь и призвал тебя постараться. Ну, а мы, по мере сил, тебе в том поможем, — смягчая строгую повелительность тона, ласково добавил Петр и, обернувшись, указал на своих спутников, которые бесшумно, как тени, следовали за владыками мирским и церковным. — Так усмотрел господь, что ко мне как раз приехали из разных городов четыре епископа. Так что отпевать князя будем, можно сказать, всею Русью.

Подойдя для прощания к установленному на возвышении гробу, Иван опустился на колени и, уткнувшись лицом в грудь покойного — Юрий был одет в черный шитый золотом аксамитовый кафтан, лицо прикрыто платом — путь из Орды неблизкий, и от тела исходил одуряюще резкий сладковатый запах, — долго оставался неподвижен; лишь его спина мелко вздрагивала от безмолвных рыданий.

— Спи покойно, брате, — подняв наконец голову, с выражением бесконечной печали и какой-то томительной нежности произнес князь так тихо, что стоявшие чуть поодаль митрополит с четырьмя епископами не расслышали его слов, и медленно, как во сне, провел ладонью по тщательно зачесанным назад волосам Юрия. Когда Иван отнял руку, лицо его стало суровым: — Клянусь, что убивец твой не избегнет лютой кары. Не будет их проклятому роду от меня пощады: либо склоню его под нашу руку, либо искореню вовсе!

Похоронив Юрия, Иван Данилович отправился в Орду за ярлыком. Из бесед с отцом и старшим братом новый московский князь хорошо усвоил, что, как бы ни были бесспорны твои права, прежде чем предстать пред хановы очи, необходимо заручиться поддержкой возможно большего числа влиятельных лиц и как можно щедрее задобрить их богатыми поминками. Поэтому сразу же после приезда в Сарай Иван Данилович стал прилежно завязывать полезные знакомства, попутно стремясь как можно лучше разобраться в хитросплетениях ордынской политики: какие замыслы и настроения витают в тиши ханского дворца, кто из сановников в силе, а кого постигла высочайшая немилость, — ничто не ускользало от пытливого, восприимчивого ума молодого человека, постепенно складываясь в нем в целостную, связную картину сарайской придворной жизни.

Одним из первых Иван Данилович посетил мурзу Чета. Он много слышал от Юрия об этом важном вельможе, к мнению которого прислушивался не один великий хан и чье неизменное расположение к московским князьям высоко ценили и Данило Александрович, и даже спесивый Юрий. Однако до сих пор их знакомого не состоялось: во время предыдущего пребывания Ивана в Орде Чет находился в Багдаде, где в течение нескольких лет представлял особу великого хана.

Усадьба Чета ничем не отличалась от других резиденций высшей татарской знати, которыми была густо застроена вся центральная часть Сарая: те же высокие земляные стены, как плесенью облепленные крошечными земляными и деревянными домишками слуг и данников мурзы; тот же окруженный садом белый кирпичный дом в арабском стиле, выстроенный по единому плану, не в пример хоромам русских бояр и даже князей, обычно представлявшим собой хаотичное нагромождение разновеликих срубов; тот же непременный водоем — хауз — перед главным входом.

Хозяин — высокий, дородный, не по возрасту моложавый — встречал князя в дверях.

— Здравствуй, князь Иван, очень рад с тобой познакомиться, — приветливо улыбаясь, произнес Чет не очень уверенным, но вполне правильным русским языком. — Князь Гюрги — да покоится он с миром! — много рассказывал о своем любимом брате и, признаться, возбудил мое любопытство.

— Ты говоришь по-русски? — удивленно приподнял брови князь Иван, слегка ошеломленный оказанным ему приемом, так непохожим на холодное высокомерие других ордынских вельмож, с которыми ему до сих пор приходилось иметь дело.

— Пока не так добро, как хотелось бы, — рассмеялся Чет, — но, думаю, мы поймем друг друга. Во всяком случае, с твоим покойным братом мы всегда находили общий язык, хотя человек он, не в обиду тебе будь сказано, был... э-э... непростой. Видишь ли, княже, — продолжал он, когда хозяин и гость удобно расположились в увешанном коврами и оружием покое на мягком сафьяновом диване, перед которым стоял низкий мраморный столик, заставленный блюдами с фруктами и сладостями, — в скором времени я собираюсь принять православную веру, и, дабы я мог разуметь священное писание и молитвы, да и просто объясняться со священником, владыка Софоний любезно предоставил мне одного из своих архимандритов, чтобы тот обучил меня вашему языку.

— Для христианина нет более приятной вести, чем узнать, что еще одна душа озарилась светом божественной истины! — воскликнул Иван Данилович, всем своим видом изображая радость. — Дай бог, чтобы твое крещенье стало добрым примером для твоих соплеменников. Но не посмотрят ли у вас косо на мурзу-христианина?

— О нет! — уверенно возразил Чет. — Нам, татарам, еще многому предстоит научиться у более просвещенных народов, но в том, что касается веротерпимости, мы вполне можем послужить образцом для очень и очень многих. Ты ошибаешься, ежели мыслишь, что среди татар нет православных. Но ты, верно, пришел ко мне не для того, чтобы толковать о том, кто какого бога почитает, — улыбнулся Чет. — Тебе ведь нужен ярлык, не правда ли?

Получив утвердительный ответ, Чет вздохнул, точно разговор о делах был ему неприятен, и, отщипнув от виноградной кисти крупную розоватую ягоду, изящным движением поднес ее к тонкому четко очерченному рту.

— Ты уже встречался по этому поводу с кем-нибудь из важных людей? — деловито осведомился Чет, с влажным хрустом разжевав ягоду. От внимания Ивана Даниловича не укрылось, что, закончив еду, мурза вытер рот и руки маленьким шелковым платком, что было крайне необычно для татар, как правило, пользовавшихся для этой цели полами собственного платья. Это незначительное обстоятельство почему-то еще больше расположило князя к ордынскому вельможе, увеличило его доверие к Чету, точно между ними установилась некая объединяющая их связь, сродни симпатии, возникающей между двумя случайно встретившимися в чужом краю земляками. Но вопрос мурзы заставил Ивана Даниловича вспомнить о тех, кто вызывал у него совсем иные чувства.