Иван Калита - Максим Ююкин

— Пущай глядит, — усмехнулся воевода. — Авось очами в стенах дыр не протрет. Нам сие токмо на руку: чем больше они про наш городок сведают, тем меньше охоты у них будет сюда с ратью наведаться.

Тем временем посол что-то тихо сказал своему спутнику; тот с готовностью обернулся к воеводам.

— Господин посол желает знать, — любезно осведомился он, — сколько времени вам потребовалось для сооружения этой крепости? Ведь совсем недавно ее не было еще и в помине.

Получив ответ, посол удивленно округлил глаза и многозначительно протянул:

— О-о!

Юрий не решился принять иноземного посла в скромном княжеском тереме, который пока не был даже убран и отделан должным образом, поэтому пригласил свея в свой походный шатер. Хотя князь ожидал королевского посланца с затаенной тревогой, предчувствуя, что переговоры не будут простыми, он важно, с преисполненным сознания своей силы видом кивнул в ответ на поклон гостя и жестом пригласил свея садиться. Вручив князю верительную грамоту (Юрий не читая передал ее стоявшему за его спиной слуге), посол начал тихим вкрадчивым голосом:

— Его величество король Магнус, искренне желая положить конец прискорбной распре, уже долго омрачающей отношения между нашими великими народами, поручил мне обсудить с князем Новгородским условия будущего мирного договора и, буде стороны придут к взаимопониманию, подписать оный незамедлительно, на что его величество предоставил мне все необходимые полномочия.

— Наше желание жить в мире со своими соседями не менее велико, — с достоинством произнес Юрий и сделал многозначительную паузу, — но цена мира должна быть разумной и справедливой, не в поруху ничьей чести.

— О, разумеется, — поспешил заверить его посол. — Ваше княжеское высочество может быть совершенно покойно: предлагаемые условия являются для Новагорода самыми выгодными и наилучшими, насколько это возможно при данных обстоятельствах.

— А именно? — Юрий непроизвольно сжал рукой колено, чувствуя, что от того, что произойдет дальше, зависит его судьба как новгородского князя.

— Ваше княжеское высочество вряд ли станет оспаривать утверждение, — чуть более твердо произнес посол, — что продолжительные военные действия за обладание Корелой со всей очевидностью выявили неспособность как той, так и другой стороны распространить свою власть на всю эту область. Поэтому мы предлагаем разделить земли корел пополам: восточная часть отходит Новгороду, западная — шведской короне. На наш взгляд, это не только приемлемое, но и единственно возможное решение данного вопроса.

— Гм... — Юрий задумчиво поскреб подбородок. — Что ж, звучит не худо. Но как быть с таким делом: случись, не дай бог, новая война, свейское войско окажется к Новугороду гораздо ближе, чем ранее, тогда как Свейская земля как была, так и останется за морем, а значит, для новгородской рати по-прежнему недоступной. Сие несправедливо! Коли уж делить Корелу, то не заполонять ее ратью, не ставить новых городков — пусть там все остается по старой пошлине. Раз уж мы идем на мировую, то и граница наша должна быть мирной!

Теперь черед задуматься настал свейскому послу.

— Я думаю, это ограничение может быть принято, при условии, конечно, что будет взаимным, — неохотно сказал он наконец.

— И гостям чтоб в наших землях не чинили никаких пакостей, — прибавил Юрий. — И ваши пусть ездят в Новгород горою и водою свободно, и нашим пусть будет чист путь в море.

И это предложение не вызвало у посла возражений. Последовательно согласовав содержание будущей смолвы, собеседники расстались для подготовки и взаимной сверки грамот на двух языках. Через несколько дней мирный договор был подписан. Не пролив, паче чаяния, ни единой капли крови, Юрий, оставив в Ореховом городе сотню воев, с остальной ратью победителем возвратился в Новгород.

Казалось, после многих тяжких испытаний судьба, словно одумавшись, торопилась согреть новгородского князя своей запоздалой милостью: за благополучным разрешением старого спора со свеями — будто забыв, что эта победа была достигнута почти вопреки его воле, Юрий как должное принимал славословия благодарных подданных — последовало более скромное, но все же очень приятное торжество над устюжскими князьями — верными ростовскими подручниками, которые не хуже литовцев или немцев крепко досаждали новгородцам набегами на их села и грабежом их гостей. Подписав во взятом им Устюге докончальную грамоту с трепещущим в ожидании справедливого возмездия князем-разбойником Василием, Юрий окончательно уверился в том, что высшие силы снова на его стороне и теперь самое время попытаться возвратить себе так обидно отнятый у него великий стол.

Добираться до Орды Юрий решил кружным путем, через земли пермяков: слишком свежи еще были в памяти князя воспоминания о том, как он едва не угодил в руки тверичей, и по сравнению с этой грозной опасностью предупреждения о непредсказуемости долгого путешествия по дикому и пустынному краю казались ему просто смехотворными. Дорога, однако, оказалась нелегкой: и мохнатые, шевелящиеся, точно огромное живое существо, болота, и распяленные на много поприщ вокруг горбатые склоны гор, и бесконечные равнины, и глухие леса пришлось преодолеть князю и его спутникам, прежде чем они достигли места, откуда извивающаяся голубая стежка Камы, скромная в верховье, но неуклонно расширяющаяся по мере приближения к принимающей ее в свое материнское лоно Волге, вела прямиком до самого Сарая. У живших на берегах Камы пермяков были куплены большие учаны, и вот нескончаемым встречным товаром потянулись по обе стороны печальные и глухие места: темные леса под угрюмым и холодным северным небом, низкие, заливные луга, редкие нищие селенья, люди в одежде из звериных шкур, с настороженным вниманием провожающие глазами чужаков, которых бог знает какие ветры занесли в их замкнутый, устоявшийся веками скудный и суровый мир.

От этого унылого однообразного зрелища и в душе Юрия прежнее питаемое честолюбивыми надеждами воодушевление стало понемногу' сменяться какой-то тихой печалью: точно некоей мировой скорбью, распростертой над суетными людскими помыслами, повеяло на него с этих богом забытых просторов.

— Что за люди здесь живут, Чешко? — спрашивал Юрий старого, с дряблым обвислым лицом, кормчего, который не раз бывал в этих местах и потому со знанием дела направлял княжий учан по бесчисленным извивам реки, счастливо избегая подводных камней и мелей. — Какого они роду-племени?

— Известно какие люди — пермь, — охотно отвечал Чешко, радуясь случаю скоротать разговором долгое и скучное плавание. — А отколе они тут взялись, про то один бог ведает. Иные сказывают, что они одного корня с корелою, токмо, по моему разуменью, сие навряд ли правда: больно уж несходно у них все — и одежа, и избы, и обычаи, и идолов розных почитают, да и живут друг от друга далече. С другого боку, — помолчав, продолжал кормчий, — лопочут они вроде подобно; хоть и не одним языком, а все же обчие слова уловить можно: вот, к примеру, река — по-пермяцки она «юг», а по-корельски как? «Йоги»! Так что какое-никакое сродство меж ними, верно, все же имеется. А что их по лицу земли так разметало — так на то божья воля.