О нем и о бабочках - Дмитрий Липскеров

– Нет, квитанции все оплачены, – подтвердил мужик Медведев. – Все в срок…

– Так на них же мои ФИО, неумные вы мои!

– Теперь вы позвольте! – укреплялся в своей доказательной базе холостяк. – Здесь в графе «имя» написано «Е», в графе «отчество» – тоже «Е», и фамилия «Е». Так что же получается? Ваше полное имя звучит как ЕЕЕ?

– Так точно, – кивнул я. – ЕЕЕ, позвольте представиться тем, кто не знал.

– Не бывает таких имен! – просипела старуха. – ЕЕЕ, хали-гали, – проскрипела.

И все остальные жилички с мужьями подтвердили:

– Не бывает!

– Паспорт показать?

– Желательно, – согласился Медведев.

Я выудил из внутреннего кармана паспорт и протянул его в пространство. Старуха Морозова было дернулась, но холостяк ее опередил и открыл документ.

– Имя Е, – констатировал. – И фамилия с отчеством также ЕЕ.

– Подделка! – завопила бабушка.

– Да заткнись ты, старая блядь! – не выдержал Медведев и, взяв себя в руки, продолжил изучать документ: – Национальность – алтиец!.. Не знаю… Может, описались, буковку не дописали? Может, балтиец?

– Ну в самом деле, товарищи! – возмутился я. – Балтиец – это моряк, служащий на Балтике! Я же – алтиец!!!

– Это еще что такое? – не затыкалась бабка. – Еврей?

– Почетно, – кивнул головой. – Но нет…

– Кто же вы? – скромно подключилась одна из задастых мамаш. – Из каковских?

Сделав театральную паузу, возведя очи к потолку, затем опустив их к грязному полу, скромно сообщил обывателям:

– Я сын команданте Че…

В общественном коридоре воцарилась гробовая тишина. Было слышно, как урчит в животе у старухи Морозовой.

Холостяк Медведев, выйдя из оцепенения, вопросил:

– Так вы сын… Че Гевары? Я правильно понял?..

– Единственный.

– А как вы здесь? – спросила смелая мамаша.

– Куда органы разместили, – развел руками. – Наше дело маленькое…

– Чего ж отдельную не дали? – тряслась от злобы бабушка.

– Замолчь, Ирина! – скомандовал холостяк Медведев, и стало понятно, что он и жиличка с пацаном в гражданском родстве. – Ясно, что человека скрывают. Там не дураки сидят! – Открыл одну из страниц паспорта. – И прописка на месте! Смотри, Морозова, преставишься – мы твою комнату товарищу Е отдадим!

– А мне по вашему интернациональному барабану будет, когда я помру! И уж комната точно волновать меня не будет! Ишь, комендант нашелся!

Старуха вовсе не дура, подумал я и предложил сегодня же организовать вечером банкет по случаю восстановления дружеских чувств коммунального сообщества.

– Конечно, за мой счет! – уточнил. – И сдвигайте побольше столов, а то продукты не поместятся.

Настроение у коллектива поменялось. Халява и мертвого из могилы поднимет, и палача с жертвой местами поменяет.

– Ура! – по-пионерски приветствовала сожительница Медведева.

– Ура! – вторили остальные соседи. Лишь старуха Морозова нервно крутила во рту зубные протезы.

– Можно документик? – попросил я.

– Конечно-конечно! – Медведев передал мне паспорт и сообщил, что если застолье будет водочное, то у него имеется банка соленых груздей.

– Все за мой счет!

– А во сколько?

– Так к семи вечера будет в самый раз! Так, товарищи?

– Так, – согласились соседи.

Запершись у себя, я, не раздеваясь, долго вслушивался в длинные гудки телефона. Мне вовсе не хотелось веселиться со своими соседями по коммуналке, люмпенами и бывшими коммунистами. Особенно после такого оглушительного провала с Иратовым.

10

Иратов и Верочка подъехали к Донскому монастырю заблаговременно. Здесь же, перед воротами, купили цветов и под руку прошли по аллее к храму Иконы Божией Матери. Внутрь зашла лишь Верочка, перекрестилась на входе и на голоса певчих, отпевающих какого-то усопшего Зиммермана, вероятно выкреста. Затем Верочка прошла к киоску, заказала сорокоуст для Иратова, написала записки – кого помянуть, кому за здравие. Набрала свечей и, оставив киоскерше две крупные купюры, наказала:

– Все, что лишнее, – на храм!

Подошла к иконе Божией Матери и зажгла первую свечу. Она попросила Мать Бога, чтобы та заступилась за нее, чтобы совершила чудо и дала Верочке возможность испытать счастье материнства… Часть цветов молодая женщина установила в вазу под образом, перекрестилась, кланяясь, затем отошла. Она некоторое время колебалась, подойти ли ей к распятию, но почему-то убоялась в результате и почти бежала от Христа к Иратову.

– Зачем столько свечей? – не понял Арсений Андреевич.

– Много не бывает. У памятника родителям поставим.

Некоторое время пара потратила на поиск родных могил.

– Здесь все изменилось! – оправдывался Иратов, хотя на кладбище Донского монастыря давно ничего не менялось. В историческом месте почти не хоронили, только подхоранивали, если места были выкуплены. Даже крематорий уже давно закрыли – пугал народ черным дымом из трубы…

Собственно говоря, Иратов не был на похоронах его родителей. Он отдал все распоряжения по телефону из Нью-Йорка, а его люди все организовали, засняв процесс на видеопленку. Пришлось идти к директору кладбища, постоять в очереди, затем оба оказались в крошечной комнатке, где тот отрабатывал свои похоронные гонорары. Сия персона встретила вошедших весьма недружелюбно, попыталась даже жестко попенять им за столь долгую помесячную неуплату за соблюдение чистоты на захоронениях, но Иратов эту попытку остановил лишь взглядом одним, дав понять директору, что перед ним особа колоссальных размеров, способная походя раздавить, расплющить и даже не заметить.

– Покорнейше прошу простить, – сменил гнев на милость хозяин мертвецов. – Не признал! – и протянул широченную ладонь для пожатия. – Глеб Аристархович!

Иратов руки не принял, а лишь констатировал свою догадку:

– Землицы перебросали немало…

– Из рабочих вышел, – подтвердил директор.

– Под кем в девяностых работали?

– Не понял?.. Может, чайку? На улице знатный морозец!

– Под измайловскими?

– Сами знаете, какая жизнь была…

– Так и сейчас измайловские здесь копейку имеют.

– Хозяин старый – и бизнес старый. А вы из каковских будете? Будто ваше изображение мне знакомо…

– Я вольный стрелок… Показывайте, уважаемый, могилы!

– Конечно.

Гуськом они пошли по узенькой, протоптанной в снегу тропинке, все больше отдаляясь от центрального входа. Миновали могилу Майи Кристалинской – певицы, которую Иратов неплохо помнил еще в черно-белом изображении телевизора. Герои войны и труда, генералы и артисты, сопровождали их путь грустным взглядом со своих надгробий.