Мы не могли разминуться - Аньес Мартен-Люган

– У него есть семья?

Я избегала его страдальческого взгляда.

– Николя женат… и… у него трое детей. Две девочки и мальчик.

Он засмотрелся куда-то вдаль, на губах появилась грустная улыбка.

– У меня две сестры и младший брат, – прошептал он.

Мыслями он был далеко. Возможно, представлял себе, как выглядят эти дети? А может, задавал себе вопрос, встретится ли когда-нибудь с ними?

– Мама…

Я снова приготовилась отвечать на его вопросы.

– Как он реагировал, когда узнал? Говорил что-то обо мне?

Как бы я хотела сказать ему что-нибудь другое, выдумать какую-то историю, но я больше не имела права лгать. Мой сын заслуживает правды, он всегда ее заслуживал.

– Как тебе сказать… Он не… Он был… шокирован, когда узнал о твоем существовании…

– Он тебе не поверил?

– Ему трудно это принять… Мы не общались восемнадцать лет, и вдруг сегодня днем ему сообщают, что у него есть старший сын, семнадцати лет от роду. Ему потребуется время…

Лицо Ноэ стало замкнутым, потом он поднялся с кресла и направился к лестнице.

– Ноэ, скажи мне что-нибудь, поговори со мной… – Еще час назад моего отца не существовало, если не считать разных историй, которые я рассказывал сам себе в детстве. Пусть так будет и дальше, я притворюсь, будто у меня отца нет. Ты мне всегда говорила, что он нас бросил: ты была, по сути, права, все так и есть, я ему не нужен.

Я задышала быстрее.

– Возможно, в один прекрасный день он сделает шаг к тебе, раз он теперь знает.

Он равнодушно махнул рукой, не глядя на меня. – Пойду лягу.

– Ноэ…

– Все нормально, мама.

Я не отрываясь следила за ним, пока он поднимался по лестнице, даже встала, чтобы подольше видеть его. Его высокая мальчишеская фигура согнулась под тяжестью моих откровений. Он был потрясен, подавлен, замкнулся в молчании… Я бы все отдала за то, чтобы он взорвался, выплюнул свою ярость. Это внешнее спокойствие было нехорошим, нездоровым. Ноэ никогда не вел себя как холерик, для него скорее характерна невозмутимая сила, но, учитывая обстоятельства, я бы очень хотела, чтобы он закричал и разрыдался.

Ночью мне не удавалось уснуть, я ворочалась в постели, меня терзали обида и негодование, мучили угрызения совести и тревога. В какой-то момент я не выдержала и спустилась в гостиную выкурить у окна сигарету. Потом вторую. Третью. Четвертую… Когда зацарапало горло, я нехотя пошла к себе. Проходя мимо двери Ноэ, я приложила к ней ухо и услышала приглушенные всхлипы. Меня словно ударили кинжалом в грудь и продолжали раз за разом наносить удары. Я бесшумно вошла. В полутьме на кровати я различила фигуру, свернувшуюся в позе зародыша. Я легла рядом. Он был уже не в том возрасте, когда мать спит в одной постели с сыном, но мне наплевать. Сейчас он не семнадцатилетний юноша, а ребенок, младенец, который терпит ужасные муки. И в этом виновата я. Я обняла его, он попытался высвободиться.

– Оставь меня в покое.

Я приблизила рот к его уху.

– Нет, Ноэ, милый, – прошептала я, – ты страдаешь из-за меня, я должна тебе помочь, я здесь для тебя.

Он рывком повернулся и бросился меня обнимать. Приник ко мне, спрятал лицо на моей груди, его руки были зажаты между нами, и он заплакал, еще горше, навзрыд. Он так страдал, что почти кричал. Я же плакала беззвучно. Я прижимала его к себе, как когда он был маленьким, не мог уснуть, а я боялась, что не сумею помочь ему жить счастливо. Этой ночью я признала неопровержимый факт: все, что мне удалось, – это сделать сына несчастным. Очень несчастным. Я не справилась с самым главным вызовом в своей жизни. Я заботливо укачивала его, шепча “Шшш, мой малыш, шшш, Ноэ, мой любимый”. Его горе вырвалось наружу впервые, оно было отчаянным, жестоким, душераздирающим, а я была бессильна.

– Прости меня, Ноэ, милый, прости меня…

Всю ночь я дремала урывками, по нескольку минут, вздрагивая при малейшем шевелении Ноэ, а он много плакал, даже во сне. Когда пришло время вставать, он выбрался из постели, без единого слова, не удостоив меня взглядом. Взял в шкафу одежду и как автомат прошагал в ванную.

Когда чуть позже мы сели за кухонный стол, напротив меня был новый, зрелый человек, а не юное существо, только превращающееся в мужчину. Да, это был взрослый человек, слишком рано переживающий тяжелое испытание.

– Ноэ, скажи что-нибудь… Ну хочешь, я позвоню в лицей и ты пропустишь сегодня занятия.

Он остановил на мне усталые глаза.

– Все в порядке… забудем… Договорились?

– Нет…

– Я прошу тебя, мама! Я теперь знаю. Я сумею жить с этим, можешь мне поверить.

Он быстро проглотил свои хлопья, встал, проделал обычные для каждого утра действия: поставил кружку в посудомоечную машину, надел в прихожей кроссовки и толстовку с капюшоном, забросил рюкзак на одно плечо и повесил на шею наушники. Соблюдая ритуалы, он завершил их быстрым поцелуем.

– До вечера, мама.

Входная дверь бесшумно закрылась.

Затишье перед бурей. Мгновение, когда время останавливается, ничего не происходит, а по соседству бушует ветер, который усиливается и усиливается, чтобы достигнуть точки невозврата. Я не могла избавиться от этого ощущения.

Я потеряла представление о том, где я, не узнавала мир, в котором живу. Я не понимала, как мне реагировать. Странно, но сын совсем не изменился, вел себя как обычно. Конечно, он был уже не таким веселым и менее разговорчивым, меньше улыбался. Могла ли я его упрекнуть? Любой на его месте вел бы себя так же. Я предполагала, что он перестанет разговаривать со мной, будет злиться, станет общаться со мной сдержанно и даже холодно. Короче говоря, я ожидала, что Ноэ будет плохо. Очень плохо. Однако нет. Ничего. Его абсолютная нормальность была необъяснимой и пугающей.

Первое время, когда я спрашивала, почему он плохо выглядит, Ноэ отвечал, что работал допоздна – экзамены приближались семимильными шагами. Да, недели сменяли одна другую с невероятной быстротой. Вначале, плохо владея собой, я не могла взять себя в руки и все время следила за ним. Но его стало раздражать мое повышенное внимание, и по мере того, как весна набирала силу, мне пришлось ослабить опеку, хотя это далось мне с трудом. Моментами я чувствовала, что он наблюдает за мной, – я поднимала голову, и тогда он посылал мне слабую улыбку, которая оставалась на губах, не добравшись до глаз, он будто говорил: “Я витал в облаках”. Его выходные проходили как всегда: репетиции с группой, тусовки с приятелями, подготовка к экзаменам. Если я упоминала свои признания, он настойчиво просил меня не заморачиваться, потому что, по большому счету, ничего не изменилось. Мама рассказала, что он созванивался со всеми родными, ничего особенного не говоря и не задавая вопросов. Просто таким образом он успокаивал бабушку, дедушку и тетю.