Тайна Ребекки - Салли Боумен

Я почувствовал, что мне удалось немного продвинуться в наших отношениях, а может быть, помогла еще одна порция виски. Фейвел перестал наблюдать за мной и воодушевился. Теперь мне надо было дать ему возможность выговориться о том времени, не делая попыток направить разговор в нужное русло.

Большинство собеседников, как я успел заметить, не нуждаются в том, чтобы их подталкивали, они только и ждут человека, которому можно выговориться. При этом все настаивают, что им известно то, чего не знают другие, даже если на самом деле прячут в кулаке две-три сухие крошки. Но, сопоставляя уже известное со сказанным, легко понять уязвимые места собеседника. Иногда его желания продиктованы тщеславием, иной раз – попыткой самооправдания, а то и просто болтливостью. А что движет Фейвелом? Пока он говорил, я следил за ходом его мыслей.

Он был алкоголиком, и у меня создалось впечатление, что он принял на грудь еще до нашей встречи. Полон самомнения, тщеславен и падок на лесть. Но что-то было еще – и я наконец понял, когда в его глазах промелькнула глубоко спрятанная обида. Вот он – крючок, на который его можно поймать. Я заказал еще виски, но столько, чтобы он не опьянел окончательно.

И только после этого начал расспрашивать про смерть Ребекки и про то, как следователь пытался спрятать концы в воду. Это привело к тому, что мне пришлось минут десять выслушивать его обвинения в адрес Макса, как его называл Фейвел, и старого сноба – полковника Джулиана, который покрывал своего друга. Обвинения, которые Фейвел повторял все эти годы.

– Это Макс убил ее, – подытожил он. – Свидетельство врача ничего не стоит, я и пенса бы не дал за него. Какой дурак поверит в самоубийство? Да, Ребекка узнала, что больна, и захотела повидаться со мной в ту ночь. – Он помедлил, взвешивая, что стоит говорить, а что нет. – Но я слишком поздно получил записку. В тот вечер я кутил со своими друзьями, домой вернулся поздно, уже под утро. Потом только понял, чем это обернулось. Если бы Макс застал нас вдвоем, он бы мог убить и меня вместе с ней. Он ревновал как черт. О том, что касалось Ребекки, он не умел рассуждать здраво.

А потом Фейвел переключился на другое – на то, что к нему относились несправедливо, начал жаловаться не только на Макса, но и на своего отца, на учителей в Кении, на своих инструкторов в морском училище в Дартмуте, на офицеров на корабле, где он был курсантом, и на офицеров королевского флота, куда его потом направили служить, и на так называемых дружков, которые отказались помогать ему, когда его вышвырнули на улицу, и на всех остальных, которые и сейчас не желают протянуть ему руку помощи. Но он и словом не обмолвился о своих годах заключения, но я и не ожидал его признаний. И он ни разу не упомянул о том, что кузина Ребекка в этом смысле мало отличалась от других.

Я слушал очень внимательно. И отметил кое-что интересное: упоминание о Кении. Единственным человеком, на которого не легла даже тень обиды или негодования, была его мать. Она была святой, экономила на всем, чтобы наскрести денег на его обучение, сама собрала нужную сумму, чтобы оплатить ему билет до Англии. Ее муж – отвратный тип, смотрел на нее сверху вниз и унижал как мог, даже занимался рукоприкладством, пока Фейвел был маленьким, превратив жизнь своей жены в пытку. Все ее надежды и мечты были связаны с ненаглядным сыном, а он не оправдал их и тем самым предал ее.

– Я ничего не сделал для нее, – сказал Фейвел, и глаза его увлажнились. – Как уехал из Кении в 1915 году, так больше никогда и не видел ее. Я писал ей – не так часто, как мог бы, но я не большой охотник до писем. Пытался скрыть от нее, что меня выперли с флота, но до матери дошли слухи об этом. Или кто-то из моих дружков написал. Если бы я тогда вернулся в Кению, то смог бы все объяснить ей – мне всегда удавалось убедить ее в своей правоте, но меня тошнило от Африки. Ехать туда добровольно – нет уж! Не оказалось меня рядом, и когда она умирала – в двадцать восьмом году. Худшие годы моей жизни. Вот тогда я и встретился с Ребеккой.

Вынув еще одну сигарету, он принялся описывать, что произошло, когда он вернулся в Англию. И что же обнаружилось? Что маленькая кузина, о которой он почти позабыл, стала хозяйкой шикарного особняка, а ее муж – один из богатейших людей Англии.

– Я порадовался за нее, старина. Должен признаться, я навел сначала кое-какие справки. Ведь мы не виделись столько лет, и я ни строчки не написал ей за эти годы – я уже говорил, что не большой мастак в этом деле. Но она всегда любила меня. Мы были очень близки в детстве года два, пока не расстались. И я решил, что она войдет в мое положение. Приглядел небольшую квартирку на Кадоган-сквер, принарядился соответствующим образом и, задрав хвост, поскакал в Мэндерли.

Не могу сказать, что меня там приняли с широко распростертыми объятиями. Ее муж смотрел на меня глазами дохлой рыбины. Да и сама Ребекка, став хозяйкой поместья, сильно переменилась. Помогла она мне? Нет. Она даже не предложила остаться, поскольку дом заполонили гости. И на денежном фронте у меня все осталось на прежних позициях. Она сказала, глядя мне прямо в лицо, что у нее нет личных средств, хотя любое ее колечко стоило намного больше, чем моя квартира.

С мрачным видом погасив одну сигарету, Фейвел тут же закурил другую, словно подробности, всплывшие в памяти, продолжали сердить его. Я спросил его, чем он недоволен.

– Нет, ничего особенного. Так о чем я говорил? Ах да, о том, что пытался найти сочувствие у кузины и получил от ворот поворот. Мало приятного. Язык у нее был острый, как бритва, старина.

Он снова помолчал.

– Не пойми меня превратно – я не держал на нее зла. Через пару месяцев Ребекка нашла способ поддержать меня: купила мне машину – шикарный «Бентли». Он летел как ветер. Ребекка придумала, как расплатиться за нее, выкрутилась, одним словом. Наверное, считала, что таким способом поможет мне, не унижая моей гордости. Она все же была щедрая душой.

Усмехнувшись, Фейвел продолжил:

– С другой стороны, она могла считать, что откупилась от меня. Видишь ли, ей не хотелось видеть меня в Мэндерли. Мне удалось лишь хитростью да уловками добиться еще пары приглашений, чтобы познакомиться с ее лондонскими приятелями из высшего света. – Он искоса посмотрел на меня. – Прорвался на несколько вечеринок, но она не радовалась моим визитам. И не пыталась скрыть своего недовольства.

– А с чем это было связано? – спросил я. У меня был свой ответ, но Фейвел дал иное толкование.

– Потому что я хорошо знал ее, старина, – ответил он. – Ее прошлое. Ребекка ничего не скрывала от меня. Все толкуют о том, как они были влюблены с Максом друг в друга, как она была счастлива. Идеальная супружеская пара, несмотря на то что они уже три года были женаты и медовый месяц давно миновал… Но меня не обманешь. И, войдя в дом, я сразу почуял, что дело неладно, что ей тут не по себе. Да и он тоже не выглядел счастливым. И, увидев их вместе, я уже не сомневался: что-то там не так. В сердцевине завелась гниль…

Взгляд его устремился вдаль. И снова у меня возникло ощущение, что он забыл о моем существовании, что воспоминания полностью захватили его. После паузы Фейвел вернулся в настоящее и пожал плечами: