За оградой Рублевки - Александр Проханов

Автомобиль одолевал подъем, разбрызгивая грязь, и мулла остановился, поджидая машину, радуясь встрече с другом. Синий автомобиль поравнялся с муллой, темное боковое стекло опустилось, и два автомата в упор расстреляли муллу, опрокинув его спиной в грязь, так что от удара отлетела чалма и обнажилась голая стариковская голова. Женщины в криках прижались к стенам, а синий «Лендровер», задавив гуся, развернулся и, кидая из-под толстых колес ошметки грязи, умчался из села. Мансур трогал автоматный ствол пальцем с арабским перстнем. Из теплого ствола сочился прозрачный пахучий дымок.

Вечером, в горном лагере, в блиндажах, скрытых под корнями огромных вязов, боевики отдыхали. Чистили оружие, жарили мясо. Привели из земляного укрытия русских пленниц, – двух медсестер и молодую учительницу. Велели раздеться и на ватных одеялах насиловали. Выходили под звезды разгоряченные, запахивая ремни, уступая место товарищам, слыша, как хрипят они, утыкаясь колючими бородами в женские груди, содрогаются худыми спинами, ненавистно и страстно раздирая женскую плоть. Мансур, хватая зубами окровавленные губы белокурой медсестры, вбросил в нее свое огненное семя. Вяло поднялся, испытывая отвращение и усталость. Приказал адъютанту Арби:

– Ликвидируй русских сук!

Голых женщин вывели в ночь, на морозный хрустальный воздух. Отвели к ручью и убили из пистолета. Мансур видел, как вспыхивают от выстрелов букеты пламени, падает белое тело. Женщины лежали в темноте, слабо белея, как груды талого снега.

Елизаров был вызван в палатку к подполковнику ФСБ, собиравшему агентурные донесения от агентов о местонахождении банд. По этим донесениям уходили на поиски группы спецназа. Подполковнику нездоровилось. Он жался к горящей печке. Ноги его были в теплых носках и тапочках Он был белесый, с залысинами, с усталым желтоватым лицом. Елизаров увидел полевой телефон, прислоненный к столу автомат и бумажную иконку Богородицы, пришпиленную к брезенту палатки.

– Мой «источник» сообщил, что Мансур планирует серию терактов против глав администраций и мулл, выступающих против ваххабитов. Был убит мулла Ибрагим-ходжа, зарезан еще один родственник Ахмада Кадырова, тяжело ранен глава чеченской милиции в районе Даргоя. А нам не удается его ликвидировать. – Подполковник смотрел на стакан горячего чая, в котором кружились чаинки.

– Моя группа работает без отдыха третью неделю, уходя на реализацию ваших разведданных, – сказал Елизаров, – Но либо данные не верны, либо Мансур обладает способностью проваливаться сквозь землю.

– Его можно взять.

– Сбросить атомную бомбу в предполагаемый район дислокации?

– Он приедет на похороны своего близкого родственника.

– Кто у него умер?

– Никто. Вы с группой пойдете в его родное село Галсанчу и убьете его отца. Оседлаете дороги, ведущие в село. Мы дадим артиллерии координаты предполагаемых целей. Когда Мансур поедет на отцовские похороны, мы осуществим огневой налет при поддержке вертолетов и штурмовиков. С помощью агентов мы запустим слух, что смерть старика – месть кровников из банды Негра, которую подставил Мансур. Вам понятен план операции?

– Когда выступать?

– Завтра утром.

Чаинки крутились в темном стакане чая. На брезенте отсвечивала пришпиленная иконка.

Елизаров с группой на двух бэтээрах достиг подножия округлой, красно-пушистой горы, за которой находилось село Галсанчу. Бэтээры укрылись в распадке, а капитан Елизаров с двумя бойцами двинулся пешком на гору, медленно пробираясь сквозь осенние заросли, среди наклоненных деревьев, которые сыпали им на плечи багряную листву. Елизаров нес на плече снайперскую винтовку, вдыхая сладкие ароматы осени.

Одолев вершину, они спустились на выгон и увидали село. Оно слабо дышало, окруженное туманами жизни, среди лазури неба, разноцветных осенних вершин, сверкающих голубых ледников. Казалось перламутровой раковиной. На выгоне, за околицей, неподалеку от каменного старинного дома, паслась корова. Стояло одинокое дерево, почти потерявшее листву. Елизаров оставил прикрытие в зарослях, а сам по-змеиному сполз с горы и прижался к дереву. Винтовку он положил рядом на выступавший из земли гнутый корень. К вечеру из дома должен появиться старик, отвязать корову, повести ее на ночлег. И тогда он выпустит в старика одинокую точную пулю.

Елизаров смотрел на дом, служивший убежищем нескольким поколениях горцев, среди которых возрос Мансур, – бегал в детстве по этому выгону, сидел под этим деревом, гнал тонким прутиком розовую корову, был любим, вдыхал сладкий ветер, летевший с голубого хребта, а потом превратился в смертельного врага ему, Елизарову, который видит смысл своей жизни, в том, чтоб его убить.

Елизаров вспомнил своего отца, когда тот, молодой, сильный, сажал его к себе на плечи и нес через хлебное поле, и он, замирая от страха, любя отца, видел с его высоких плеч белую пшеницу, темный дубовый лес и красный платочек матери, поджидавшей их на опушке.

Он лежал на холодной земле, положив винтовку на гнутый корень, и дерево, раскрывшее над ним свой темный, наполненный лазурью купол, было древом познания Добра и Зла.

Когда белый хребет стал голубым, а потом нежно-розовым, и на нем загорелись зеленые драгоценные пики, на выгон из дома вышел старик в бараньей папахе, в долгополом пальто, с деревянной клюкой. Медленно приближался к корове. Останавливался, оглядывался на горы, словно хотел углядеть среди вечерних вершин тайный знак, посланный сыном Мансуром.

Елизаров видел старика сквозь прозрачную, как синяя капля, оптику прицела, и ему вдруг почудилось, что он целит в своего отца, постаревшего, страдающего от болезней и ран, сидящего сутуло у столика, на котором, голубая, словно сосулька, переливается афганская ваза.

Ему захотелось кинуть винтовку, стать невидимым, превратиться в бестелесный пучок лучей, улететь с земли.

Это длилось секунду. Папаха, белая борода старика, его коричневое лицо слабо волновались в прицеле. Елизаров, задержал дыханье, нажал на спуск, не услышав слабого чмоканья. Старик упал. Корова стояла на выгоне, и над ней, далекий, прозрачный, догорал ледник.

Елизаров отошел от села и расположился с группой спецназа на вершине высокой горы, откуда открывалась расселина и змеилась белесая, словно посыпанная мукой, дорога. На этой дороге должен был показаться «Лендровер» Мансура, которого достигло ночное известие о смерти отца. Старика обмыли, обмотали белой пеленой, положили на дощатую кушетку. За селом на кладбище продолбили длинную щель, поджидавшую белого, похожего на личинку, покойника. В доме женщины в черном варили плов.

Елизаров смотрел на дорогу, на старый каменный мост, под которым блестел ручей. Дорога, мост, окрестные склоны были целями, которыми располагала батарея дальнобойных гаубиц, штурмовики и вертолеты. Когда появится на дорогое Мансур, Елизаров по рации передаст сигнал в штаб, пушки и авиация нанесут по Мансуру истребляющий огневой удар.

По дороге в село прошло несколько женщин, и Елизаров в бинокль видел их мотающиеся долгополые юбки. Просеменил ишачок с кулями, за которым поспевал мальчик в малиновой шапочке. Протрещал мотоцикл, выбрасывая густую гарь. На багажника мотоцикла был прикреплен молочный алюминиевый жбан.