Мужчина-вамп - Ирина Павская

— Прошу. — Он шутливым жестом указал на стол.

Подлубняк поднял тяжелые веки:

— Налей и иди сюда.

С двумя полными рюмками Матвей осторожно, чтобы не расплескать, подошел к дивану. Подлубняк выпил свою порцию молча, без всяких тостов. Нехотя зажевал кусочком мяса и вытащил из кармана пачку сигарет:

— Дай-ка прикурить, Матюша.

В руках у водителя громыхнул коробок спичек.

— А почему моим подарком не пользуешься? — спросил обиженным тоном Алексей Михайлович. — Не нравится?

— Извини, дома забыл, — безмятежно улыбнулся парень. — Вытащил, чтоб заправить, и забыл.

— Значит, дома. Ну-ну. Эх, Матюша, лучше бы ты эту зажигалку потерял.

Взгляд водителя беспокойно метнулся в сторону, красивые губы плотно сжались и побелели.

— Да, лучше бы потерял. Или хотя бы сказал так. Что ж ты мне даже лазейку для сомнений не оставил?! — грустно заметил Подлубняк и потер большой ладонью лоб. — Плесни еще. И себе тоже. — Он протянул парню рюмку.

А когда тот отошел к столу, сказал негромко:

— Помянем Кирочку, тобой жестоко убитую. Слышишь, Мальвина!

Бутылка, как живая, вырвалась из рук парня, и водка, радостно булькая, полилась на стол, а потом на пол.

— Леша, ты… что… — Матвей медленно обернулся и замер. В руках Подлубняк держал зажигалку, украшенную вензелем «М от Л». Он одним щелчком выбил из нее голубоватый огонек пламени, прикурил и сказал, словно удивляясь:

— Смотри-ка, полная. А ты говоришь, заправить надо.

Кольца сигаретного дыма нехотя поднимались вверх и таяли под самым потолком.

— Ну что, потолкуем, мой мальчик. Давай рассказывай и не юли. Я и так все знаю. Но только хочу, чтоб ты сам… Мы ведь не чужие, правда? А, Мальвина?

И в этот момент с Матвеем что-то произошло. Парень вздрогнул, как от удара, выпрямился, большие черные глаза загорелись жестким огнем.

— Не чу-у-жие! — протянул он насмешливо. — Ну да, когда тебе на Луговую хочется, тогда не чужие. А все остальное время — Кирочка да Кирочка! В праздники Матюшу побоку, заграничные курорты тоже только для нее. А я чем хуже! Так она еще смеялась надо мной, унижала. Я ее предупреждал, чтобы убиралась к мамочке, пока не поздно. Сама во всем виновата.

Подлубняк ошеломленно слушал, глядя, как на безупречном лице Матвея проступает непривычное, почти безумное выражение. А парень между тем продолжал лихорадочный монолог, словно забыв о присутствии хозяина:

— Да черт с ними, с курортами. Мне от тебя и не надо ничего, только внимания побольше и верности. Я же не проститутка, вроде этого рыжего. А ты… «Матюша, отвези нас на Луговую и можешь быть свободен. Утром заедешь», — передразнил он Подлубняка. — Может, еще свечку подержать или кофе в постель? За кого ты меня вообще держишь! А этот придурок мной командовать пытался. Как же — любовник самого Алексея Михайловича!

— И как же тебе удалось Шальнова в лес заманить? — безразлично спросил Подлубняк, словно речь шла о забавном пустяке, а сам замер в страшном ожидании.

Матвей, не чувствуя подвоха, тихо рассмеялся:

— Да очень просто! Сказал, что ты его на даче ждешь. Он и поверил. Я говорю — придурок. — Вдруг парень очнулся: — Леша, ты и про Макара тоже знаешь?

— Знаю. Я все знаю. Ах, Мотя, Мотя, а Джину-то за что отравил?

Водителя передернуло:

— Отвратительная зверушка! А тебе даже этот вонючий комок шерсти был приятней, чем я.

В комнате стемнело. Рассеянный городской полумрак, льющийся из окна, смутно обрисовывал высокий стройный силуэт парня. Силуэт шевельнулся и неверными шагами двинулся к дивану. Алексей Михайлович Подлубняк всегда считал себя мужественным человеком, но тут невольно напрягся и всем телом вдавился в диванную подушку. Но Матвей только присел рядом и горячо зашептал:

— Леша, не сердись! Ну их всех! Нам же с тобой никто не нужен. Мы одинаковые — ты и я.

Он протянул руку, пытаясь коснуться плеча Алексея Михайловича. Но хозяин отшатнулся в сторону и вскочил с дивана, не в силах унять нервной дрожи.

— Ты что несешь! Очнись, какие мы одинаковые. Натворил дел, а теперь меня грязью хочешь замазать!

— А ты, стало быть, чистенький! Весь в белом! — Голос парня задрожал. — Знаешь, не ожидал от тебя, Леша. Думал, поймешь.

— Почему я должен тебя понимать?

— А разве нет? Разве ты не такой же? А кто Киру в тринадцать лет совратил? Ведь она тебе вроде дочери была.

Этого Подлубняк не ожидал. Он растерялся и вдруг начал оправдываться:

— Ей было почти пятнадцать. И потом она сама…

— Как же, сама! Чего врешь. Мне Кира рассказывала, еще до нашей ссоры, как ты ее в отсутствие матери зажимал. И всяким полезным штучкам учил. Педофил! — бросил он презрительно. — За это, между прочим, по головке не гладят. Так мало тебе девочек, по мальчикам пошел. Видишь, какой ты разносторонний. Со мной-то как получилось? Если б не ты, глядишь, и я был бы другим. И чем же ты выходишь лучше? У меня по крайней мере никого, кроме тебя, не было и не будет.

Алексей Михайлович возбужденно заходил по комнате:

— Ты прав, Матвей. Грешен я, ох, как грешен. Сам себе не рад. Но по крайней мере я не убийца.

— А это как посмотреть, Леша. Скажи честно, разве собирался ты с Кирой оставаться всю жизнь? Ты с ней тоже не больно-то считался. Еще неизвестно, чем бы все закончилось. Поэтому зачем ей зря под ногами у нас путаться? А Макара, слизняка продажного, и вовсе не жалко, — добавил он презрительно.

Подлубняк подскочил к парню:

— Замолчи! Ты хоть сам понимаешь, что натворил? Боже, что же теперь будет!

Матвей схватил руку хозяина и сильно ее сжал:

— Все будет хорошо. Как раньше: ты и я. Что нам до остальных! Леша, я твой, я тебя никогда не предам. Ты только люби меня и не оставляй, — бормотал он страстно.

И Алексей Михайлович вдруг с ужасом почувствовал, как его собственный темный зверь, таящийся внутри, снова ожил, заполняя все тело неудержимым огнем. Подлубняк еще пытался барахтаться, взывая к разуму, но необузданный инстинкт уже привычно затягивал его в бездонную воронку дикого наслаждения.

— Вот видишь! А говоришь — мы разные. Это с другими мы разные, а с тобой мы из одного теста, — возбужденно шептал и шептал Матвей.

Но Алексей Михайлович ничего не слышал. В его ушах толчками билась взбаламученная кровь и заглушала этот прерывистый, еле слышный шепот.

* * *

Вчера я позвонила Раисе. Переждала поток деловых наставлений по поводу моей работы, приправленный легкой дружеской укоризной, и твердо объявила, что больше на квартире у Подлубняка не появлюсь. Кажется, Раечка в первую минуту даже и не сообразила, о чем это я. Правильно Зойка говорит: человек быстро привыкает к хорошему. Вот и моя наставница, кажется, привыкла, что я всегда на подхвате. После непродолжительного растерянного мычания в трубку, когда ей хотелось рассердиться, обидеться, но благоразумие подсказывало, что сердиться не на что, она принялась меня осторожно уговаривать. Даже пустилась на откровенное лукавство, уверяя, что господин Подлубняк мною точно заинтересовался, честное слово! Надо только еще чуть-чуть повертеться у него перед глазами и вполне можно дожать мужчину. Вполне! Я тихо хмыкнула на эту неуклюжую Раечкину фантазию и печально покачала головой. Милая лгунья! Она и не подозревает, что мы с Алексеем Михайловичем уже успели и встретиться, и объясниться, и все друг про друга понять. Потом, чувствуя, что эти аргументы не задевают моего сердца, Рая принялась давить на профессиональную мозоль: