Убийца с того света - Валерий Георгиевич Шарапов

Луковицкий не договорил, потому что Зверев подскочил к нему и хотел ударить прикладом, но старший сержант увернулся и ударил Зверева сапогом в коленную чашечку, потом изо всех сил врезал своему взводному под дых. Паша отлетел в сторону, ловя воздух ртом. Луковицкий тем временем притянул Лизу Хермер к себе и полез ей под юбку.

– Nimm deine dreckigen Hände von mir, du Bastard! [22] – крикнула женщина и плюнула насильнику в лицо.

Зверев замолчал и стал раскуривать очередную сигарету, руки майора подрагивали. Веня подался вперед.

– Она плюнула ему в лицо? Этому чистоплюю?

– Да.

– И что же случилось потом?

Зверев затянулся.

– В тот момент лицо Луковицкого стало похоже на мраморную статую. Он отшвырнул от себя Лизу, достал свою первую флягу и омыл лицо водой. После этого он достал вторую флягу и, смочив спиртом платок, протер лицо. Казалось, что он спокоен, но это было не так. Я с трудом поднялся, но все еще не мог толком пошевелиться.

– А он?

– Хирург? Сказать, что он был в ярости – значит не сказать ничего. Мне стало страшно, но не за себя – за нее. Я ничего не успел сделать, потому что Луковицкий шагнул вперед, схватил немку за волосы, в его руке сверкнул нож… Этот мясник пырнул ее в живот, провернул нож, вытащил его и снова ударил. Потом он ударил еще… потом еще… Он бил ее до тех пор, пока я не нажал на спусковой крючок…

– Ты в него выстрелил?

– Я выпустил целую очередь, Хирург упал лицом в пол. Он несколько раз дернулся и затих. Женщина к тому моменту еще была жива. Я бросился к ней, сорвал с головы шапку и хотел заткнуть рану, но кровь лилась ручьем. «Gott verdamme euch»! [23] – процедила она, и это были ее последние слова.

Зажглись фонари. Глаза, уже слегка привыкшие к темноте, зажмурились, и Зверев надавил на них рукой. Он вдруг почувствовал себя настолько опустошенным и усталым, что ему на мгновение показалось, что он вот-вот отключится и уснет. Зверев похлопал себя по щекам, выбросил опустевшую бутылку в урну, спустя мгновение бутылка из-под «Боржоми» отправилась вслед за ней.

– И ты никому не доложил о случившемся? – прервал затянувшуюся паузу Веня.

– Ты первый, с кем я об этом говорю.

– И что потом?

– Потом я отыскал в подвале какие-то тряпки и укрыл ими трупы убитых немцев и тело Хирурга. После этого я вышел из здания и как безумный принялся догонять своих. – Зверев загасил сигарету. – Мне часто снится его перекошенное от злости лицо. Это всегда было как наваждение. Все эти годы я считал, что убил этого ублюдка, а вот сейчас его призрак преследует меня.

Веня отступил и нервно рассмеялся.

– Боюсь, что нас преследует не призрак, а вполне живой человек, – осторожно произнес Костин.

– Живым он быть не может. Говорю же, я убил этого выродка.

– А я считаю, что может! Я просто уверен, что твой недобиток Хирург и Черемша – это один и тот же человек!

– Не может этого быть! Хирург мертв! Я его убил! Ты слышишь, убил!

– Значит, он выжил, – упрямо заявил Веня.

– И почему же ты так в этом уверен?

– Слишком уж много совпадений!

– Чистоплюй. Левша. Еще что?

– Еще его новое имя… прозвище. Бандитская кличка. – Веня попробовал объясниться. – А ты сам посуди: Хирург, Черемша, Бурый… Все это прозвища. Прозвища вполне реальных людей. А как люди получают свои прозвища?

Зверев тряхнул головой, прогоняя застилавшую глаза пелену. Он уставился на Веню, в его глазах было нечто такое, что Веня принял за страх.

– Как придумывают прозвища? – почти выкрикнул Зверев. – Прозвища обычно отображают какое-то качество человека! Или же какую-нибудь особенность его характера, внешности…

– А как еще?

Зверев только пожал плечами.

– Как?

– Еще из-за фамилии! Сам посуди: Чижова звали Чижом, Хрусталева называют Хрустом, даже тебя называют Зверем, – продолжил Веня. – А теперь скажи мне, как там фамилия твоего Хирурга?

– Луковицкий!

– А что такое «черемша»?

– А черт его знает! – Зверев наморщил лоб. – Деревня такая есть у нас на Псковщине. И, по-моему, не одна – а целых две.

Зверев старался собраться с мыслями и морщил лоб. Веню даже слегка насмешил угрюмый вид его несгибаемого и мужественного наставника.

– С деревней понятно, но неужели ты и в самом деле не знаешь, что такое черемша? Сейчас я говорю не о деревне, а о растении, – Веня с завидным упрямством продолжил наседать на Зверева.

– Если не деревня… тогда я ни черта не знаю, что это, – процедил сквозь зубы Зверев, его щека задергалась, а глаза стали наливаться кровью.

– Спокойно, Пал Василич! Не психуй! – Веня напрягся.

– Ну… Я думал… Может, это ягода какая. Нет?.. Орех?..

Веня взял себя в руки и звонко, по-мальчишески рассмеялся.

– Да нет, Пал Васильевич! Черемша – это не ягода и не орех! В Германии это растение называют «Bärenbogen»! Давай уже, ты, знаток немецкого, переводи!

– «Bärenbogen»? – Зверев тряхнул головой и пробормотал: – Слово «Bärenbogen» означает «лук»!.. Медвежий лук!

Глава третья

После первых игр Митя встретился с Зосей Вуйчиком, который, несмотря на все свои усилия, не вышел во второй круг. В течение всего первого тура Зося сражался более чем достойно, но, когда он остался наедине с последним соперником, Зося поставил все имевшиеся у него фишки, имея каре королей, тогда как его противник выложил на стол бубновый стрит-флеш. Так что теперь Зося собирался домой, и они встретились на вокзале в той же самой пельменной, где в свое время так удачно оказался Веня, когда провожал в командировку Катеньку.

Когда Регуляр пробрался сквозь толпу на перроне, стоявшую с чемоданами, рюкзаками и сумками и вошел в кафе, Зося уже поджидал его в уголке за столиком. Все в том же темно-синем костюме и малиновым галстуком на шее Зося Вуйчик глазел в окно, перед ним на тарелке лежала надкусанная сарделька с зеленым горошком, рядом стояла бутылочка пива «Ячменный колос».

Увидев вошедшего в пельменную Ругуляра, Зося встал, и они пожали друг другу руки.

– Я очень рад видеть вас, мой дорогой Митя! Закажете что-нибудь? Готовят здесь ужасно. Сардельки подают холодные, а горошек жесткий. Тем не менее придется сутки трястись в поезде, а моему гастриту нужна хоть какая-то пища, – как будто оправдываясь, заявил печальный, но не сломленный Зося.

На этот раз Зося, все слова и поступки которого так раздражали и бесили Митю в ходе их последней встречи, воспринимался совсем по-другому.