Чернобыль. История катастрофы - Адам Хиггинботам

– Станция, может, и не украинская, – ответил Щербицкий, – а земля и люди наши[542].

Директор Брюханов сидел за столом в бункере под Чернобыльской станцией. Он был потрясен, по всей видимости все еще не мог осознать масштаб катастрофы и отказывался верить данным об уровне радиации, о которых докладывал начальник штаба гражданской обороны станции. Главный инженер Фомин, который одобрил испытания турбины 4-го блока, не сообщив об этом Брюханову, казалось, был в шоке. Его командирская самоуверенность сломалась, как сухая ветка, голосом потерявшегося ребенка он вновь и вновь тихо повторял один и тот же вопрос: «Что случилось? Что случилось?»[543]

К 8 часам утра образцы, взятые инженерами отдела ядерной безопасности станции, показали наличие продуктов распада и частиц ядерного топлива на грунте и в воде вокруг ЧАЭС[544]. Это ясно свидетельствовало о разрушении ядра реактора и выбросе в атмосферу радиоактивных веществ. К 9:00 милицейские наряды в противогазах и резиновых костюмах химзащиты перекрыли подъезды к станции[545]. Возглавить управление в кризисной ситуации прибыл Владимир Маломуж, второй секретарь Киевского обкома. Он стоял рядом с Брюхановым в его кабинете на третьем этаже административного корпуса, пока директор принимал доклады начальников подразделений[546]. Начальник медсанчасти сообщил о жертвах: погибших – один, десятки пострадавших. Было понятно, что они получили огромные дозы радиации и должны были испытывать симптомы острой лучевой болезни. Однако начальник наружной дозиметрии станции, который должен был замерить уровень радиации за пределами комплекса, настаивал, что нет необходимости эвакуировать население Припяти. Воробьев, начальник штаба гражданской обороны станции, попытался перебить его, напомнить, что их долг – уведомить жителей города об аварии, но на этот раз его оборвал Маломуж.

«Сядьте, – отрезал он. – Это не вам решать»[547].

Маломуж велел Брюханову написать письменный отчет, который вчерне уже составили и к 10 часам утра принесли директору несколько сотрудников во главе с секретарем парткома[548]. В отчете кратко – на одной странице машинописного текста – описывались взрыв, разрушение крыши реакторного зала и пожар, уже полностью потушенный[549]. Тридцать четыре пожарных, принимавших участие в тушении, к утру прошли врачебный осмотр в больнице; девять получили ожоги разной степени, трое были в критическом состоянии. Один человек пропал без вести, один умер. Слово «облучение» не упоминалось. В отчете говорилось, что уровень радиации возле 4-го энергоблока достигал 1000 микрорентген в секунду – терпимые 3,6 рентгена в час. Но не пояснялось, что это верхний предел измерений использованных приборов[550]. Завершался документ заверениями, что ситуация в Припяти остается нормальной, уровень радиации продолжают замерять. Брюханов взял синюю шариковую ручку и поставил свою подпись.

К 9 часам утра в субботу, когда военно-транспортный самолет с Борисом Прушинским и его группой оказания экстренной помощи вылетал в Чернобыль с подмосковного военного аэродрома Чкаловский, председатель Совета министров Рыжков приехал на работу в Кремль[551]. Сын шахтера с угольной шахты, специалист по логистике, Рыжков был активным и успешным управленцем и быстро продвинулся на первые роли в правительстве. В свои 56 лет он был подтянут и энергичен, считался умеренным сторонником реформ Горбачева. По выходным обычно приезжал на работу немного позже, и эта суббота не стала исключением[552]. Он позвонил Анатолию Майорцу и спросил об обстановке на украинской станции.

Доклад министра энергетики был мрачным. Теперь Майорец считал, что ситуация намного серьезнее, чем он поначалу предполагал: это была отнюдь не обычная авария. Произошел взрыв на реакторе, разрушения оказались значительными, последствия трудно предсказуемыми, необходимо принимать срочные меры. Рыжков приказал Майорцу собрать вторую группу экспертов, классом выше, и немедленно вылетать с ними в Киев. «Аэрофлоту» было приказано срочно подготовить самолет. Затем, согласно обычным процедурам при серьезных авариях, Рыжков начал составлять еще одну, еще более высокопоставленную команду – правительственную комиссию. Она должна была вылететь на место и заняться ликвидацией последствий аварии. Председателем комиссии Рыжков назначил Бориса Щербину, своего лысеющего заместителя с бульдожьим лицом, ответственного за топливно-энергетическую отрасль[553]. Щербина находился за тысячу километров от Москвы, в Оренбурге, где должен был выступить перед местными нефтяниками[554]. Рыжков приказал ему немедленно возвращаться в Москву, где его ждал самолет в Киев.