Анжелика. Том 3. Королевские празднества - Анн Голон

Королева Анна Австрийская намеревалась отправиться туда без свиты, в сопровождении кардинала, нескольких фрейлин, державшихся поодаль, и охраны из пары-тройки дворян и мушкетеров.

Все ее существо стремилось к безмятежности и умиротворению той минуты, когда она, королева-регентша, а вскоре просто королева-мать, снова увидит любимого брата, с которым долгие годы поддерживала запрещенную переписку. Анна Австрийская всего лишь писала брату, а ее, королеву, считали из-за этого предательницей в собственной стране, ведь Филипп, испанский монарх, то и дело вторгался на территорию Франции со своей грозной пехотой, и матери даже начали пугать им детей.

На этот раз Людовик XIV настоял, чтобы его брат Филипп присутствовал при встрече царственных особ.

— Вы прекрасно говорите по-испански и сможете занять инфанту беседой, пока мать и дядя будут предаваться радости долгожданной встречи. Инфанта наша ровесница, и с радостью обретет в вас брата…

В действительности Людовика глубоко уязвляло, что он сам лишен права даже мельком увидеть ту, которая со вчера является его супругой.

А все из-за проклятого испанского этикета. Он запрещал осквернять святость брака малейшим проявлением плотского влечения до тех пор, пока не свершится обряд венчания и на союз французского короля и инфанты не снизойдет Божья благодать.

Людовик увлек брата в сторону и долго о чем-то с ним беседовал. Ему в голову пришла великолепная идея.

К слову сказать, Филипп, сильно привязанный к матери, действительно говорил с ней только по-испански. А Людовик по достижении совершеннолетия — то есть с четырнадцати лет — делал вид, что уже не понимает забытого языка детства, и всякий раз, когда ему предстояла встреча с испанцами, требовал переводчика.

* * *

Не потому ли, что Людовик до сих пор помнил ужасную сцену, происшедшую, когда он был ребенком? Его брат тоже присутствовал при ней, но тогда он еще даже не начал ходить. В тот день великий кардинал Ришельё явился к их матери и, угрожая отобрать у нее сыновей, осыпал ее упреками за то, что она воспитывает детей на языке врага Франции!..

Перед глазами короля всплывал образ умоляюще сложившей руки матери, в слезах стоявшей на коленях перед кардиналом.

Человек с холодным волчьим взглядом был преисполнен презрения и ненависти к этой женщине, своей королеве, за заговоры, которые она устраивала против него и короля вместе с сумасбродными Лорренами, Шеврёзами[185]и Гастоном Орлеанским. Она предала мужа, объединившись со своим братом, испанским монархом, беспрестанно разрушая и без того шаткое перемирие, которое с таким трудом приходилось восстанавливать вновь и вновь, спасая страну от вторжения вражеских армий. Удастся ли ему на этот раз вразумить ее?

Кардинал Ришельё сожалел, что королева не настолько умна, чтобы стать его союзницей. Тогда, не имея иных средств воздействия, он парализовал ее страхом потерять детей.

Ужаснейшая из угроз! Не наказание — пытка! Ее дети, ее любовь, ее сокровища, подаренные ей самим Небом после стольких молитв!

Два чудесных сына! В них заключалась вся ее радость! Вся ее жизнь!

Она обещала кардиналу сделать все, как он хочет. Она подчинилась. Она больше не будет говорить с детьми по-испански!

* * *

Обещание свое королева Анна, разумеется, не сдержала. Упорство, с которым она противостояла злейшему врагу, не имело пределов.

А потом Ришельё умер. Это случилось почти за год до смерти того, кого кардинал защищал и чье государство старался укрепить, — короля Людовика XIII.

Даже великие кардиналы смертны.

Ему на смену пришел другой кардинал, итальянец с бархатным взглядом и вкрадчивым голосом. Именно он занял место рядом с королевой-регентшей, которая так нуждалась в совете, внимании и любви.

* * *

— Сразу видно, что у нашего короля в жилах течет испанская кровь, — сказала Мадемуазель Анжелике. — В гневе он прекрасно владеет собой, и только его лицо немного бледнеет от ярости. А сейчас Людовик взбешен.

— К чему вся эта комедия? — с сожалением произнесла Мадемуазель. — Королю Франции пришлось приехать к берегам Бидассоа, но ему и на шаг запрещено приближаться к супруге, чтобы они могли, по крайней мере, увидеть друг друга. По его словам, это вызов! Я уверена, он что-то задумал.

* * *

В Фонтарабии в три часа пополудни король Филипп IV и Мария-Терезия сели в карету и в сопровождении нескольких слуг направились к пристани.

На воде покачивались две габары, которые барон де Ватевилль приказал построить прямо на месте.

Ту, что предназначалась для короля и его дочери, полностью покрыли позолотой. По левому борту трепетало королевское знамя, нос судна украшала фигура купидона, сидящего верхом на фантастическом животном — полульве-полузмее. На корме художник изобразил падение Фаэтона, тут же укрепили сигнальный фонарь, по обеим сторонам которого красовались золотые розетки.

Крышу квадратного полуюта[186]выполнили из позолоченных, тщательно обтесанных деревянных планок, стены обили бело-золотой парчой, а окна габары «открывались, как в карете». Нижнюю часть полуюта расписали сказочными сюжетами, «и даже стулья для короля и его дочери обтянули парчой».

Вторая габара была тех же размеров, что и королевская. И ту, и другую вели на буксире три лодки с гребцами, одетыми в костюмы из темно-красного дамаста[187]. В первую габару вместе с Филиппом IV и Марией-Терезией сели главная камер-дама графиня де Приего, главный конюший маркиз д'Орани и барон де Ватевилль. Вторую занимал дон Луис де Аро вместе с камергерами королевского двора и другими дворянами, служившими королю.

Хотя количество лодок всячески пытались сократить, к острову все равно направилась целая флотилия, а жители Ируна, стоя на берегу, провожали их аплодисментами и стреляли в воздух из ружей.

Были там и суда с музыкантами, играющими на трубах и скрипках, а также целая стая лодочек, плывущих за королевскими габарами.

* * *

Приехав из Сен-Жан-де-Люза к берегу Бидассоа, король Людовик XIV тотчас взлетел в седло гнедого скакуна и галопом помчался к друзьям. Он решил с их помощью устроить маленькое представление, но не давать повода кардиналу и королеве-матери читать ему нравоучения. Де Креки должен был обратиться к Мазарини с просьбой разрешить задуманное и убедить его высокопреосвященство позволить Людовику действовать по своему усмотрению. Если кардинала удастся уговорить, тот сумеет задобрить дона Луиса де Аро, своего дипломатического коллегу, и министров. Тогда смелая затея может оказаться удачной.