Улыбка Лизы. Книга 1 - Татьяна Никитина

Ванда сидит с фотографией, зажатой между ладоней, и медленно раскачивается из стороны в сторону, словно в трансе. Неприкрытые волосы седыми прядями падают на лоб и глазницы, заросшие белёсой тканью. Истончённые губы безвольно размякли, приоткрытый рот чернеет пустотой. Незрячее лицо кажется безумным.

– Какая картина? Я ничего не понимаю, – кричит Лиза. Она вдруг осознаёт, что перед ней просто выжившая из ума старуха.

Ванда отрывисто бормочет на болгарском, а племянница невозмутимо переводит этот бред.

– Сон тебе вещий будет, вот тогда всё и поймёшь. Подойди ближе. Ещё ближе. Не бойся.

Лиза повинуется властным ноткам в голосе, делает несколько шагов вперёд и останавливается в двух шагах от дивана. Ванда обхватывает её ладонь своими, с тонкой, сморщенной, как пергамент, кожей, и, мягко поглаживая, произносит:

– Смирись, смирись, дочка. Нет тебе туда дороги. Все по кругу ходят. Начало одного – есть конец другого. После смерти опять родится. А он умер ещё до своего рождения.

Она устало откидывается на спинку дивана и, обернувшись к сестре, молча сидящей рядом, что-то говорит ей. Племянница переводит не сразу:

– Лёля Ванда говорит, что очень устала и хочет отдохнуть. Просила принести тебе травы лечебной из её сада.

Людка поднимается с дивана, поправив платок на голове, направляется к двери, а Ванда кричит вслед:

– Душицы нарви и сонной травы, здравицы ещё не забудь. Да смотри, рви только ту, что в тени растёт, а не на солнце.

Потом опять поворачивает лицо к Лизе и устами племянницы добавляет.

– Высушишь, заваришь и будешь пить на ночь, а про сон никому не рассказывай – люди будут говорить, что умом тронулась.

Взмахом руки показывает, что устала.

Лиза выходит из дома в смятении. У калитки её окликает Людка и суёт в руки три разнотравных пучка с длинными стеблями, аккуратно срезанными ножом. Или ножницами?

Писателю-неудачнику Ванда советует усерднее работать, и не по ночам, а вставать до восхода солнца, раньше петухов. И он счастлив. Он, поверив в себя, готов по приезду домой засесть за шестой роман.

Молодым родителям Ванда велит лечить дочку земными соками – утренней росой – пообещав скорое исцеление девочки. Они тоже счастливы – услышали, что хотели слышать.

Татьяна сначала обижается на прорицательницу, отказавшую ей в помощи, но недолго. Поразмыслив, решает – всё к лучшему. Кроме Максима, у неё есть запасной вариант – фермер из Австралии с сайта знакомств, который с детьми и родственниками давно ждёт её.

– Значит, не судьба, – философски подводит Татьяна итог трёхлетним отношениям с Максимом и переключается на продумывание деталей отъезда в Австралию. Не откладывая в долгий ящик, сразу же, с вокзала, отправляется в посольство.

Лиза не покидает верхнюю полку в железнодорожном купе до самой Москвы. Её не беспокоят расспросами и разговорами. Она отказывается от чая и настоя из травы Ванды, заботливо приготовленного подругой. Перестук колёс действует успокаивающе. Она погружается не в сон или в дремоту, а в мысленный вакуум. Благословенная пустота мозга. Может, это и есть нирвана?

В Москве её встречает Пол. Он в том приподнятом настроении, которое даёт хорошо проделанная работа при удачно сложившихся обстоятельствах. Ему, действительно, удалось многое сделать. Фонд помощи беспризорным, которым он начал заниматься параллельно с поисками сына, зарегистрирован, несмотря на все чинимые препоны. Волонтёры уже раздают на всех вокзалах города еду и одежду маленьким бродяжкам. Остаются формальности по оформлению в мэрии особняка, приобретённого фондом для размещения социальной гостиницы – приюта для беспризорников. Для этого Полу необходимо задержаться в Москве ещё на неделю.

От Джулиано Бьянкини приходят последние, оставшиеся непрочитанными главы. Лиза проявляет к рукописи неподдельный интерес, и Пола это радует. Он считает, что любое занятие, отвлекающее её, меняет направление мыслей к положительному исходу. Кроме того, считает Пол, чтение на английском – хороший языковой тренинг для Лизы, ведь перед отъездом ей надо подучить язык. У него нет никаких сомнений, что когда они найдут сына, то все вместе – одной семьёй – вернутся в Нью-Йорк.

В Томск из Внуково Лиза вылетает одна. В самолёте она дочитывает рукопись Франческо Мелыди про Леонардо.

МИЛАН. 1493 ГОД

Катерина пришла в знойный июльский полдень, когда Леонардо заканчивал устанавливать на замковой площади семиметровую покрытую патиной конную статую, нестерпимо ярко сиявшую в лучах полуденного солнца. Вокруг толпились зеваки, восхищаясь её невиданной мощью и изяществом. Никто не оставался безучастным к небывалой красоте. Леонардо отошёл к краю замковой площади и с большого расстояния – от надвратной башни – любовался глиняным колоссом.

– Мир ещё не видел подобного, – взволнованно сообщил он Томмазо, не отрывая восторженного взгляда от творения рук своих.

Домой возвращались, когда на небе замерцали первые звёзды и завис белёсый серп луны. Посему, должно быть, и не заметил одинокую женскую фигуру. Катерина пришла в знойный полдень и до тёмных сумерек ожидала его, сидя на крыльце. Войти в дом она не посмела.

– Мессере Леонардо, сия деревенщина ждёт вас, почитай, с полудня, но не пожелала сказать, зачем, – сообщила кухарка Матурина. Сложив пухлые руки на животе под фартуком, она кивнула в сторону крыльца с той надменностью, кою нередко приобретает челядь при долгой службе у добрых хозяев.

– Пригласи в дом. Я хочу её выслушать.

Пожилая селянка, всё ещё статная, не согнутая временем, вошла в комнату и боязливо остановилась у порога, прижимая к груди узелок с вещами. Длинная юбка из грубой серовато-жёлтой нанки, собранная в сборку на талии, загрязнилась и обветшала, особливо по подолу. На грубых деревянных башмаках лежал толстый слой пыли. Уложенные короной вокруг головы прежде чёрные косы покрывал пукетовый платок, ниспадающий на шею и плечи. Смуглое, некогда красивое лицо с пухлыми губами преждевременно состарилось и выглядело настолько утомлённым, что Леонардо невольно сделал шаг навстречу, дабы помочь ей присесть на скамью. Женщина же стремительно протянула к нему руки, выронив узел, и неожиданно обняла его. Леонардо усадил её к столу, участливо вопрошая:

– Что привело вас ко мне, синьора?

Крупные агатовые глаза её под тяжёлыми веками заволокла влага. Крестьянка, стесняясь душевного порыва, вновь протянула к нему руки ладонями вверх, и – то ли спрашивая, то ли утверждая – глухо вымолвила:

– Я Катерина, но ты не узнал меня. Или ты не мой Леонардо? Где же тогда мой сын?

В голосе дрожали мольба и растерянность. Она пешком прошла сотни миль от Винчи до Милана, чтобы увидеть давно потерянного сына. Молящий взгляд её требовал немедленного ответа. У Леонардо от жалости защемило в груди. Он велел Матурине принести еды и вина, но Катерина не притронулась ни к картофельным ньокам, ни к фасолевой бузекке, ни к рикотто, ни к вину, лишь много и жадно пила холодную воду. Обхватив глиняную кружку длинными сухими пальцами, гостья неотрывно следила за его взглядом и чуть слышно шептала пересохшими губами: