Чего стоит Париж? - Владимир Свержин

Слабый пол сильнее сильного в силу слабости сильного пола к слабому.

Нинон де Ланкло

Ученый скрылся за дверью, должно быть, на ходу обдумывая невиданный им доселе парадокс изменения линий на руке. Я готов был биться об заклад, что добродушный хиромант и в мыслях не имел числить за мной коварный подвох. Еще бы, я ведь так быстро вспомнил его, а стало быть, попросту не мог быть самозванцем! Знай мэтр Аббатиас о Варфоломеевской ночи, он и вовсе бы отринул прочь сомнения. Надо быть сумасшедшим, чтобы выдавать себя за короля Наварры, разыскиваемого во всех концах Франции. Но, похоже, в лесной глуши новости о беспорядках в столице и по сей день были неведомы. Так что чудо, которому он только что был свидетелем, непременно должно было иметь естественное научное объяснение. В раздумьях о природе столь загадочного феномена он и покинул замок.

Итак, я остался один. Наконец-то нашелся человек, способный если не помочь мне в розысках самого себя, то уж, во всяком случае, внятно посоветовать, кто бы это мог сделать. Жан Сибелликус. Странное дело, услышав это имя, я почти автоматически выпалил: «Доктор Фауст!» Теперь оставалось вспомнить, кто это такой. В голове моей крутились какие-то черти, лаборатории алхимиков и почему-то металлическая труба с хитрыми приспособлениями и ручками, при помощи которой солдат в странного вида форме поджигал устрашающего вида бронированное чудовище с огромным хоботом-пушкой. Но если об этом знал я, наверняка мог знать и Лис.

– «Генрих Наваррский вызывает шевалье д'Орбиньяка».

– «Здрасте! Слезай, приехали! Напольон саморощенный! Капитан, шо это тебя там проняло?»

– «Лис! Скажи, пожалуйста, кто такой доктор Фауст?»

– «Фауст? Литературный персонаж из пяти букв. Автор – Гёте».

– «Нет», – с сомнением проговорил я. – «Не получается».

– «Что, не Гёте?»

– «Я не о том. Местный алхимик, астролог, хиромант и тому подобное, мэтр Аббатиас утверждает, что память мне может вернуть Жан Сибелликус».

– «Ну? И шо теперь?»

– «Так вот, по-моему, Сибелликус – это тот самый Фауст и есть».

– «Как скажешь, – согласился Рейнар. – Ты умный, тебе виднее. Если хочешь, могу уточнить, что по этому поводу имеется в загашниках на Базе».

– «Да уж, сделай милость».

– «Кстати, к вопросу о милости. Ты там подсуетился, шоб твои лесные братья во мне дырок не наковыряли?»

– «Я послал записку. Надеюсь, де Батц ее получит».

– «Я тоже очень на это надеюсь. Ладно, отбой связи. Как только шо накопаю – тотчас дербяну. Будь здоров, не кашляй».

Я вновь остался в одиночестве, обдумывая сложившуюся ситуацию. Мне живо представлялось то, что могло вскоре произойти на лесной дороге. Наверняка Мано попытается перехватить эскорт судебных приставов, едущих в Аврез по мою душу. На въезде ли, на выезде – бог весть! Сколько солдат будет в эскорте – тоже неизвестно. Успех засады весьма гадателен. Я постарался отогнать мысль, живописующую кровавую схватку в лесу и гибель в ней моих друзей. Как ни крути – отсюда надо выбираться. Не ровен час, вернется дю Гуа с трофейной гробовой доской. Тогда уж придется изыскивать на ней тайные знаки, оставленные тамплиерами посредством несгибаемых буров жуков-древоточцев и плести очередные несусветные байки о картах тайных ходов и пещерах с сокровищами, таящихся в горных кручах.

Я невольно улыбнулся, возвращаясь к нашей ночной беседе. Кстати, что там Беранже говорил по поводу смерти Карла IX? Комнатный дворянин, викарий архиепископа… В момент разговора я подсознательно воспринял его слова как дежурную дворцовую сплетню. А если нет?! Если все действительно было так, как говорил Луи?! Ниточка от истинного убийцы тянется высоко наверх к иерархам матери нашей – Римской Католической Церкви? Тьфу ты, Сакр Дье, я же гугенот! Впрочем, нет. Это Генрих гугенот, а я, вероятно, все-таки католик. Если предположить, что «авторами» смерти Карла действительно являются отцы Церкви, выходит достаточно занятная штука.

Карл IX ненадежен. Он проявляет явные симпатии к гугенотам, в восторге от Колиньи, намерен вот-вот развязать войну с Испанией, поддерживает мятежников герцога Орлеанского, – стало быть. его необходимо убрать. Ему должен наследовать герцог Анжуйский, куда более ревностный католик, чем старший брат. Но Генрих должен вот-вот отправиться королем в Речь Посполитую, и тогда трон достанется Франсуа Алансонскому, который отнюдь не стоек в вопросах веры. Теперь, после смерти Карла, ситуация в корне изменилась. Франсуа отправится в Польшу, Генрих сядет на французский на престол. Но если предсказания Руджиери верны, процарствует недолго. А дальше на горизонте маячит фигура герцога Гиза, стоящего во главе Священной Лиги. Если Церковь поддержит его, как некогда поддержала заговорщика и цареубийцу Пипина Короткого, отнявшего трон у доброго короля Дагоберта, во Франции легко может произойти смена династий. Но если это так… Все сходится на том, что у меня есть о чем поговорить не только с дю Гуа и Генрихом Валуа, но и с мадам Екатериной. Как говорится, в такую эту игру можно играть вдвоем!

Эта мысль придала мне новых сил. Я начал расхаживать по зале, вымеряя шагами ее длину и обдумывая, как можно добраться до викария Парижского архиепископа, которого зачем-то собираются отослать к престолу римского понтифика. Уж не знаю, за наградой ли? Или же, наоборот, по пути в Рим у достойного прелата внезапно случится острое расстройство желудка, в результате которого его ждет радостная встреча с безвременно почившим племянником. И все-таки представляется маловероятным, чтобы убийство короля было делом жалкой кучки дворян и священников, не связанных с кем-то из венценосной семейки. Нет побудительного мотива. Впрочем? А если…

Ну да, конечно! Как я раньше об этом не подумал! Римский престол сам вполне мог пойти на такое. Екатерина замышляла бойню в ночь святого Варфоломея, чтобы разделаться одним махом и с гугенотами, и с лигистами. Гиз, в свою очередь, хотел уничтожить обе ветви королевского дома Капетингов, а Святая Церковь кротко и смиренно желала победы Священной Лиги, надеясь не только сокрушить ненавистную ересь, но и вернуть Церкви огромные земельные угодья, отнятые у нее еще при Франциске I. А уж как далеко могли зайти церковники в своей обжигающей любви к ближнему, Европа помнила очень явственно. И силы у слуг Божьих теперь имелись немалые. Люди, о делах которых было известно куда более, чем о них самих. Воинство Иисуса – иезуиты.

– «Але, Капитан! Ты там уже ждешь? Мы мчимся, полыхая желанием. Какие у вас новости?»

– «Аббатиас еще не возвращался», – вздохнул я. – «Должно быть, не все плантации Лацетии Компинус обнес».

– «Тоже мне – юный натуралист!» – раздраженно выругался Лис. – «Ладно, я тут на всяк случай попросил стражу меня связать. Мол, они меня силой везут. Если что, надеюсь, прокатит. Но я, собственно говоря, по другому поводу. Ты справку по Фаусту-Сибелликусу заказывал? Внимай и наслаждайся. Даю выжимку из того, что мне накидала База. Фауст Иоганн Георг, известный также как Жан Сибелликус. Год рождения затертый. Место рождения – городок Книттлиген, из местных горожан. Мать – немка. Отец – юрист. В 1509 году защищает степень магистра философии Гейдельбергского университета. Первым на курсе. К тому времени уже имеет степень бакалавра теологии. Позже, поработав некоторое время учителем в Крейценахе, изучает естественную магию в университете Кракова. Везде аттестуется как весьма способный и знающий ученик, однако повсеместно ссорится с преподавателями и ректорами. Причины различные. Даю все гамузом, можешь расставить в алфавитном. порядке: распущенность, непочтительность, непризнание авторитетов, богохульство, распутство… Или „распутство“ я уже говорил?»