Чего стоит Париж? - Владимир Свержин

– Да?! Хорошая мысль! Щас озвучим.

– Мадам! Шо вы меня слушаете? Вы шо ж – не видите, как я страдаю? Я ж смертельно уязвлен! Это вы-то, проницающая все наскрозь, как метеоритный поток воздух над картой полушарий!

Я готов биться об заклад, что королеве Екатерине до той поры не доводилось слышать таких словесных завихрений. Ее цепкий ум, привыкший выхватывать крупицы информации из потока пустопорожних речей придворных шаркунов, в данном случае был бессилен. Ему нечего было ловить в галиматье, обрушенной на ее венценосную голову Лисом.

– Я ж теперь позабыт и позаброшен, шо четвертый тополь на Плющихе! Сарынь, понимаешь ли, на кичку! Нас на бабу променял! Мадам, я взываю к вашим стопам, то есть нет, я припадаю к вашим стопам, а взываю во весь голос! Феодальное отечество в опасности! Вперед, сыны отчизны милой, мгновенье славы настает!

Лис не обманывал. Коронованные особы были не его публикой. Не то чтобы он терялся в их присутствии, скорее терялись они. От такой беседы у кого хочешь ум мог зайти за разум и никогда больше не вернуться обратно.

– Шевалье! – Екатерина прервала излияния мук сердца молодого, к немалому облегчению, заставляя гасконского балабола умолкнуть. Столь пространный ответ явно отбил у нее желание продолжать дальнейшие расспросы. – Должно быть, вы действительно нездоровы. И даже весьма. Вероятно, у вас жар. Ступайте! Ждите моего указания. Мой секретарь сообщит его вам.

– «Капитан, ты как хочешь, но, по-моему, клиент созрел. Даже если она мне ни на грош не поверила, то, как добрая христианка, непременно исполнит последнюю волю умирающего, вроде меня. Так что собирай рюкзаки и, если возможно, походатайствуй перед Мано, чтобы он нас действительно под горячую руку в умирающие не зачислил».

– «Сделаю, что могу», – пообещал я.

– «Уж будь так любезен. А я тут пока схожу еще секретарю доброго утра пожелаю…»

Голос Лиса исчез, оставляя мне время разобраться с обстановкой в Аврезе. Мой радушный тюремщик ушел, тихо откланявшись, чтобы не отвлекать своего гостя от возвышенных размышлений. Что ни говори, со вчерашнего дня он немало изменился. Быть может, только по отношению ко мне? Но все же такая внушаемость оставляла надежды на успешное развитие интриги.

По сути, дю Гуа попал в сети, заботливо расставленные им для вождя гугенотов. Он так хотел убедить меня, что союз с королем Генрихом, заключенный его стараниями, будет панацеей от всех бед, что даже не заметил, как мое согласие уводит его все дальше от первоначального замысла.

Однако, как бы то ни было, сейчас у меня была полная свобода передвижений по замку, и грех было этим не воспользоваться. Вызвав слуг, я спешно оделся, дикарски комкая священный ритуал королевского рассвета. Но чего еще ждать от такого неотесанного мужлана, как король Наварры, да еще, как выясняется, псевдокороль! Теперь у меня наконец-то, было время пристальнее рассмотреть щедрый подарок Генриха Анжуйского своему фавориту.

Аврез ла Форе возвышался посреди обширной поляны, должно быть, искусственной, на довольно высоком насыпном холме. Подобная манера строить замки в этих краях была известна очень давно. Возможно, еще со времен нашествия безжалостного норманнского конунга Ролло. Однако от прежних незамысловатых укреплений уже не осталось и следа. Аврез давно разросся за пределы, первоначально отведенные для строительства, и теперь являл собою странную смесь мощных, хотя и не слишком высоких стен романской постройки и позднеготического особняка, должно быть, времен короля Франциска I. Центральная башня этого величаво изящного сооружения была увенчана высокой крышей-колпаком и множеством маленьких башенок-стрельниц, толпящихся вокруг нее, точно дети в остроконечных шляпах вокруг елки.

Невзирая на настороженные взгляды гарнизона замка, я поднялся на стены и неспешно, насвистывая что-то себе под нос, обошел их по периметру. Трое стражников следовали чуть поодаль сзади. Еще трое – немного впереди. В остальном же я был совершенно свободен. Однако мне не было никакого дела до незваных попутчиков. Я с видимым удовольствием разглядывал открывавшиеся со стены пейзажи, прикидывая в уме, откуда сейчас в сторону Авреза глядят настороженные глаза моих друзей. То, что они прятались здесь поблизости, не вызывало сомнений. Попытка брата Адриэна проникнуть в замок была лишь первой ласточкой в той невообразимой стае ей подобных, которые грозили обрушиться на замок в ближайшие часы.

– Ваше Величество! Какая негаданная встреча! – услышал я, спускаясь во двор по каменной лестнице. – Не ждал увидеть вас здесь! Рад вас приветствовать!

Я повернулся к говорившему, невольно пытаясь вспомнить его лицо. Тщетно. Должно быть. Лис действительно говорил правду. Я был лишь копией Генриха Бурбона с диковинными обрывками собственной памяти и, конечно же, полным отсутствием воспоминаний моего венценосного двойника. Если сейчас предполагалось, что человек, окликнувший меня, мой старый знакомец – я вынужден был его огорчить. Увиденное лицо не вызывало даже смутного намека на воспоминания. Впрочем, определить профессию окликавшего не составляло никакого труда. Колпак, точь-в-точь напоминающий крышу замкового донжона, длинный темный балахон, расшитый золотыми звездами и полумесяцами, порядком истрепанный и, должно быть, в последние годы не знавший стирки; длинные, тонкие, потемневшие от реактивов пальцы – ни дать ни взять классический портрет придворного алхимика, астролога и прочих магических дел магистра.

– Вы меня не помните? – чуть удивленно распахивая серые, почти детские глаза, спросил алхимик, видя мое замешательство. – Я Аббатиас. Я бывал в вашем дворце, когда вы еще мальчиком, вот таким вот крошкой, приезжали в Париж со своей матушкой, мир праху ее.

– Ах, Аббатиас! – У меня моментально отлегло от сердца: мало ли кого я не запомнил из людей, виденных в раннеподростковом возрасте. – Конечно-конечно, припоминаю. Вы еще тогда показывали странные фокусы! – нимало не смущаясь, выпалил я. Что же еще мог делать алхимик во дворце королевы Наваррской?!

– О да, сир! Только это были не фокусы, а научные опыты! – горделиво поправил меня мэтр Аббатиас. – А еще я составлял гороскопы вам и вашей матушке, а также гадал по руке и на кофейной гуще.

Гордый тон приверженца тайного знания недвусмысленно свидетельствовал о том, сколь высокое значение он придает своим изысканиям.

– Конечно, конечно. – Я отвесил мэтру почтительнейший полупоклон. – Прошу извинить мою неловкость, почтеннейший господин Аббатиас. Поверьте, я и в мыслях не имел обидеть такого высокомудрого ученого, как вы. Признаться, я несколько удивился, увидев вас здесь, в лесной глуши. Вам более подошла бы кафедра Сорбонны.

Польщенный астролог зарделся, принимая мою учтивую лесть за чистосердечную похвалу своих многочисленных талантов.

– Благодарю за похвалу, сир! – Он сделал попытку поклониться, столь нелепую и малоподходящую к расшитому балахону, что я невольно улыбнулся.

По всему было видно, что передо мной человек беззлобный, искренний и так же мало интересующийся происходящим за стенами замка, как и погруженный в глубины философского искания на стезе Великого делания.