Веслом по фьорду! - Андрей Белянин

Оторвал взгляд от воды и снова увидел фьорды, зелёную траву, угрюмые морды мускусных быков. Вышел на берег и сел на тёплый камень. Следом из озера выбрался рыжий Слейпнир, отряхнулся по-собачьи и лёг рядом.

— Я долго плыл за тобой, хозяин, — сказал Слейпнир голосом зулуса, — столько миль проплыл, сколько не исходил по пустыне.

— Хороший верблюд, — сказал Гуннар (Пламен) и погладил верное животное по мокрой шерсти на голове, — как погода на море?

— Плохо, — ответил голос, — штормит.

— Пожуй травы, проголодался небось.

— Потом, у нас мало времени, хозяин, садись, надо двигаться к вулканам.

— Ты знаешь о вулканах?

— Здесь все знают о них, — сказал верблюд и поднялся, его четырёхсуставные тощие ноги дрожали.

— И с такими ногами ты умудрился переплыть океан? Расскажи!

— Ты что, с ума сошёл, хозяин? — возмутился Слейпнир, — Дромадеры не умеют разговаривать.

«И то правда», — подумал викинг. Снова погладил друга, ощущая ладонью, как тот упоительно мурлычет.

Венецианский романс

Исполняется на четырнадцатиструнном китарроне,

овальный поцарапанный корпус которого

обклеен иллюстрациями из книги Хайяма о плотской любви

и государственной символикой Венецианской республики

Трудно, ах как это трудно —

Жить без баб на галере:

Ждать чёртов ветер попутный

И знать, что никто не поверит

В мою беспредельную верность

Земной красоты канону:

Если за тридцать, то древность,

Если семнадцать — к барону.

Тошно, Глеюшка, тошно —

Так долго с мужчинами рядом:

Воняют они невозможно,

Пугают дельфинов взглядом.

Я помню, как были прелестны

Твои атласные плечи,

Но мысли — они бестелесны,

И с ними не клеится вечер.

Во сне я блуждаю по замку —

Не знаю, куда бы податься:

Желаю семи куртизанкам

Во славу Отчизны отдаться.

Я свято храню идею

И честно лелею надежды

Проснуться, а рядом Глея —

Тёплая и без одежды.

Трудно, ах как это трудно —

Со мною лишь мои руки.

Плещутся волны занудно,

А я умираю от скуки.

Поэтому, милая, надо

Найти на острове женщин.

Знаю, ты будешь не рада,

Но мне с ними как-то легче…

Настало тихое знойное утро. Чистое небо, лазурь, облачка, и больше ни капли влаги. Что успели набрать на галере, то успели. Остров благоухал, пели райские птички, а видимая с корабля часть берега, на которую высадились Стилет и рабы, по-прежнему пустовала.

Толстяк Будулай склонился над каждой из пятнадцати расставленных вдоль галеры бочек и убедился — воды набралось ровно наполовину. Стало быть, семь с половиной бочек. Немного на пятьдесят ртов. Но лучше, чем ничего…

Барон из беседки щурился в подзорную трубу.

— Стилета ищете? — прокашлялся снизу наблюдательный капитан.

Витторио с задумчивым видом выглянул из-под балдахина:

— Да, а что, милейший?

— Бросьте ерундой заниматься, — сурово посоветовал Будулай. — Команде пора взяться за вёсла. Сейчас самое время обогнуть остров, поглядим на берега и, даст бог, найдём поселение туземцев. Выясним, куда мы попали, можно ли здесь поторговать или охотиться и на кого, а если дипломатия не заладится…

— Отчалить мы всегда успеем, — улыбнулся барон и сладко потянулся, как большой кот. — Хорошо, согласен, мне тоже надоело стоять на одном месте и уповать на милость Господа. К тому же кроме жажды существует ещё и голод. Разнообразный голод, если ты понимаешь мой намёк. Ох, чую, мы найдём здесь целую деревню очаровательных шоколадок. Ты любишь шоколад, Будулай?

— Хозяин, опять вы за своё! — Пожилой морской волк стукнул кулаком о борт галеры. — Иногда мне кажется, что истинная цель всех наших плаваний отнюдь не исполнение секретных поручений дожа Белсамондо Третьего, а составление карты любовных открытий и сражений во славу Эроса!!!

— Не стучи, туземок не будет. — Барон многозначительно погладил подзорную трубу. — Если хочешь получать жалованье, не давай волю языку. Доходу капитана «Бёдер Беатриче» завидует добрая сотня других капитанов, рискуя жизнью за гораздо меньшие деньги. Понял?

— Да, хозяин. Простите старика, сказывается строгое христианское воспитание. Отец — проповедник, мать — тайный осведомитель аббатства, я рос в постоянном страхе божией кары, особенно когда ходил подглядывать за монахинями в душе и отливать в церковное вино.

— О-о, да ты был шалун! А теперь все, кто жив, на вёсла. Мы выдвигаемся…

* * *

Утро победителей у маленького озера должно было начаться с танцев. Зулус отказался уходить с места победы, пока не будет исполнена ритуальная пляска во славу неба и земли с показом лихих героев из числа присутствующих и подлой подводной твари.

— Как часто вы это делаете? — спросил Плам, глядя, насколько тщательно готовится чернокожий.

— Любое событие в жизни племени и в жизни вообще можно и нужно показывать в танце, — разминаясь, отвечал Шакарра. — Что вижу, о том и танцую!

— Чудики, — улыбнулся викинг.

— Мы непростой народ, ты прав.

Славянин завистливо покосился на гордого африканца.

— Станцуй мне о своём народе, Плам, — садясь на шпагат, попросил Чака. — Ну или хотя бы расскажи. Кто были твои предки, что завещали они, кому поклонялись?

— У меня нет народа, — отрезал викинг. — Я пират, отважный путешественник, я сам по себе. Я рождён, чтобы вечно жить в сагах. И вообще, мой девиз: «Добрый клинок всегда красноречивее любых слов!»

— Понятно, от тебя танцев не дождаться… Но во что ты веришь? Зачем живёшь?

— Я верю в сталь меча, а живу, чтобы крушить врагов.

— Подходящая философия для наёмника, — вмешался Стилет. — Эй, Шакарра, ты бы уже начинал потихоньку. Время уходит…

— На площадке много посторонних предметов, — деловито возразил негр, — прежде я должен расчистить место. А то напорюсь на какой-нибудь обломок копья — и вся ритуальная пляска синему слону под хвост…

— Вот занудство!

— Пожалуйста, не оскорбляйте обычаев свободного, — робко попросил Плам, — Мы же на галере совсем никуда не ходим, каждый день одно и то же, а тут вон сразу сколько всего привалило. Вчера поборолись добро, а сегодня культурный отдых. Чака, а ты наскальной живописью увлекаешься?