Золото Ариеля - Элизабет Редферн

— Ты делаешь мне больно, Нед.

Он сказал с жаром, потому что понимал, что сейчас потеряет ее:

— Я знаю, что ты больше не хочешь меня видеть. Ты ясно дала это понять. Но я должен знать: почему ты не дождалась меня? Потому что у меня было мало денег?

— Ты знаешь, что это не так…

— Потому что я был недостаточно хорош для тебя? Кейт Ревилл, родственница графа Шрусбери, фрейлина королевы…

Он махнул рукой в сторону зала, откуда сквозь закрытую дверь доносилась музыка.

— Ты всегда смеялась вместе со мной над такими пустыми зрелищами. Ты всегда презирала их и говорила, что никогда, ни за что не станешь в них участвовать. А теперь ты одна из фрейлин королевы и говоришь мне: «Больше никаких стихов…»

Она вырвала руки.

— Нед, — тихо сказала она. — Почему ты так со мной обходишься?

Он вспомнил, как она пришла к нему в ту первую ночь в его скромное жилище в Темпле, в плаще с капюшоном, лучась любовью. Потом она плакала в его объятиях и говорила, что не хочет покидать его.

— Ты должна была сказать мне, — сказал он. — О мальчике.

Ее глаза расширились. От потрясения. От страха.

— Кейт, Кейт, — сказал он. — Я же знаю, что он мой.

Она закрыла глаза руками.

— Это нехорошо, — прошептала она. — Нед, я должна идти.

И высоко держа голову, она открыла дверь и быстро пошла к танцующим в зале.

Нед смотрел ей вслед. Кто угодно, только не Пелхэм… Но Нед знал, что он лжет самому себе. Кто бы то ни был — все одинаково плохо.

Нед пошел домой в Аллею Роз, где старый Тью дал Варнаве огромную берцовую кость, чтобы тот не грустил, пока Неда нет. Нед увел Варнаву и запер его в пекарне, где огонь в печке почти догорел, хотя в тигле все еще слабо мерцала смесь лошадиного навоза и вина, испаряющаяся, конденсирующаяся и сбегающая по стенкам.

Он подивился, что в тигле происходит то, чему полагается происходить, — все остальное в его жизни происходило как-то иначе, — и положил еще угля в печку, чтобы согреться. Варнава устроился с костью на полу. Нед сел на каменную скамью.

Итак, ему удалось на некоторое время обеспечить себе безопасность, обещанную Нортхэмптоном. Но что толку? Нортхэмптон все равно захочет уничтожить его, когда он больше будет ему не нужен. Кейт все равно останется женой Пелхэма. Клети с оружием, на которых стоит странный знак радуги, будут спокойно продолжать свое путешествие к неизвестной цели; незаконная торговля привозным оружием — вещь не новая…

Вдруг он встал. Радуга.

«Увеличь огонь, пока не появится великолепная радуга Востока, которая есть Cauda Pavonis…»

Так написано в письме к Ариелю. Он сунул руку в куртку. Но письма там не было.

Он вскочил, роясь в карманах и под подкладкой дублета.

В дверь постучали. Послышался мужской голос:

— Нед! Нед!

Нед пошел и отодвинул засовы. Это был Мэтью — о совершенном на него нападении напоминал только заживающий кровоподтек на лбу.

— Господи, что ты здесь делаешь, Нед? — спросил он. — Из окна воняет какой-то мерзостью.

Он с подозрением глянул на тигель.

— Что это такое?

— Я хочу создать лекарство, — устало сказал Нед, — от похмелья. Это принесет мне состояние.

Мэтью наморщил нос.

— Дерьмо это, а не состояние. Пошли, поешь с нами. Расскажешь, какие у тебя новости. Ты, верно, голоден.

— Нет, я не голоден. Правда.

— Все уже там. Стин хочет, чтобы ты взглянул на баллады, которые он написал. Нужно, говорит, чтобы ты прошелся по завершающим строчкам. Они непристойные, но они вовсе не так хороши, как твои…

Он пытался взглянуть через плечо Неда на тигель.

— Я гляну на них завтра.

Мэтью кивнул и пошел к двери, но вдруг обернулся.

— А рыжие парики-то…

— Что?

— Чуть не забыл. Дейви снова оплошал. Привез воз рыжих париков. Но рыжий уже не в моде при дворе. Есть идеи, Нед?

— Я подумаю, — обещал Нед.

Мэтью снова собрался уходить, потом вдруг опять что-то вспомнил.

— Дейви сказал, что кто-то искал тебя здесь недавно. Конечно, Дейви сказал ему, что всякий, кто приходит сюда и задает вопросы без важных оснований на то, рискует получить удар ножом. Незнакомец сказал, что он твой старый друг, но имени своего не назвал. Он сказал: «Скажи Неду, чтобы он вспомнил Злату улочку». А потом утопал.

Нед недоуменно покачал головой. Единственная Злата улочка, которую он знает, находится в Праге. Кто из тамошних обитателей станет разыскивать его?

Едва Мэтью ушел, как Нед снова принялся искать письмо — под каменной скамьей и среди разбросанных баллад, которые он написал для Мэтью. Он пошел в свою комнату над конюшней и поискал там, но и там ничего не было, и постепенно до него дошло, что письма там и быть не могло, потому что он знал уже почти наверняка, что с ним случилось. Кто его взял.

Как хитромудрый мастер-златоков

Простой металл покроет позолотой,

А выдает, мороча простаков,

За золото и хвалится работой,

Вот так и он — наводит глянец, чтобы Подделку сделать наивысшей пробы.

Эдмунд Спенсер (ок. 1552–1599). Королева фей. Книга 4, песнь V, стих 15

На другой день — первый день декабря — мастер Тобиас Джебб заставил подмастерьев работать в своей мастерской в Людгейте допоздна, потому что спрос на его товар по случаю приближающихся праздников был очень велик.

Робин устал и проголодался. Прошлой ночью он лег поздно, потому что пытался при свече расшифровать письмо к Ариелю. Он хотел вернуть его Неду вечером, надеялся, что Нед простит его. Робин тщательно изучал письмо и как никогда был уверен, что оно представляет собой большую ценность.

Но часы тянулись мучительно медленно. Тобиас, который только что закончил набор серебряных блюд для одного богатого заказчика, наблюдал за тем, как Робин и другой подмастерье, Уилл Фревин, золотили их.

Мальчики часто делали это и раньше, но все же серебряных дел мастер наблюдал за ними орлиным взором, пока они мочили льняные тряпки в хлориде золота и сжигали в пепел, а потом натирали пеплом поверхность каждого серебряного блюда, пока оно не начинало блестеть позолотой.

Это был прекрасный трюк и, в общем-то, законный, если мастер сообщал о нем заказчику. Конечно, Тобиас, будучи человеком честным, всегда сообщал. Но когда он отвернулся, чтобы приготовить новый раствор хлорида, Уилл Фревин, в обращении которого с Робином в последнее время появилось какое-то лукавство и чрезмерное дружелюбие, подмигнул ему и прошептал: