Короли городских окраин - Валерий Георгиевич Шарапов

бандой? Но так жить дальше невозможно. Это его последнее дело. Или с помощью беспризорников он сделает так, как придумал Анчутка. Или… От этого «или» у Кольки холодело в груди, свинцовая тяжесть растекалась по рукам и ногам.

Колька присел у обшарпанной стены, достал нож, которым мать на их уютной кухоньке чистила картошку и нарезала хлеб. Надавил кончиком лезвия себе на ладонь, так что из пореза выступила капля крови. Сразу же перед глазами всплыл безжизненный взгляд мертвого старика. Не сможет он всадить нож в человека, пускай даже в такого ужасного, как Давилка. Не сможет.

От бессилия Колька швырнул нож в мусорную кучу и разрыдался горючими слезами. Ощущение одиночества и безысходности навалилось на Кольку тяжелым грузом. Кажется, он плакал несколько часов, пока, обессилевший, не уснул. Разбудил его голос Яшки Анчутки:

– Коль! Вставай, мы ключи достали. Побежали быстрее, пока трамваи ходят.

С тяжелым сердцем Николай поднялся, потер лицо рукавом, прогоняя сон. Встал и, не видя дороги перед собой, побрел, как на казнь, в сторону трамвайной линии, чтобы отвести друзей на встречу с Давилкой и его главарем.

В Марьиной Роще Давилка подскакивал от каждого звука. После того как его чуть не поймали оперативники, напряжение внутри не спадало ни на минуту. Что если поджидают они его и в коммуналке, где он снимал комнату у старого часовщика? Или снова бродят по рынку, выискивая его в толпе? Или на любимом пятачке для охоты, у площадки рядом с кинотеатром? Вынырнут из-за угла, навалятся и защелкнут на его руках тяжелые браслеты наручников?

В темном сарайчике, где ему разрешил пересидеть пару дней Череп, вор не находил себе места. Его трясло одновременно от страха и от раздражения, что оказался в осаде. Вот уже вторые сутки Михан был в том же костюме, в котором вышел на улицу вечером, теперь уже изрядно измятом и пропитанном ароматом несвежего тела. Черепанов с поджатыми губами выдал ему, словно дворовому псу, тарелки с едой, одеяло с подушкой, но в свой дом Давилку не пускал. И оттого тот бесился до трясучки в руках, сжимал в кармане заточку и шептал: «Порешу, урод. Расселся на моей шее, нашел подавальщика. Сам и пальцем не шевельнет, только приказы раздает. Хату возьмем – и свалю. Главное, чтобы деньги в кармане зашуршали, а там со всеми разберусь, каждому достанется под ребро от Михана Давилки! И Черепу, и пионеру этому! А потом на юга рвану с гастролями, возле моря в тепле тоже есть чем поживиться. А милицейским псам останется и дальше бегать по рынку, искать следы».

От приятных мечтаний Давилка захихикал и тут же подпрыгнул – по забору с осторожностью выстукивали условный знак: два тихих, один громкий. Михан приник ухом к щелистой стене забора, в тишине улицы отчетливо был слышен разговор подростков:

– И чего молчат? Может, через забор перелезть?

– Не надо. – Это был голос Кольки Малыги. – Череп такого не любит. Подождать надо.

Михан выдохнул, но открывать не торопился, слушал внимательно, вдруг сболтнут чего лишнего.

Пельмень вздохнул протяжно:

– Брюхо крутит, как жрать охота. Цельный день провозились с этой дамочкой, Яшка вон хоть чаю с конфетами напился у нее.

– Ты что, в гости к ней ходил? – изумился Колька.

– Я в квартире у нее был, у Лизы этой, – так же шепотом пояснил Яшка. – Она сама позвала воротник на рубахе пришить. За то, что я сумку ей вернул. Побоялся отказываться, чтобы не подумала чего. Мы же ключи не украли, а сделали оттиск на глине, ну, чтобы все гладко прошло.

Скрипнула входная дверь, на крыльцо, крадучись, выглянул Череп. Осторожно ступая в домашних туфлях, прокрался к сараю и зло зашипел на подельника:

– Кто там еще? Чего сидишь тут, иди проверяй!

Давилке захотелось прямо сейчас всадить острый металлический штырь в толстый бок под шелковым халатом. Он клацнул железными фиксами от сдерживаемой досады и пошел открывать калитку.

Беспризорники вместе с Колькой ввалились в закрытый от любопытных глаз дворик. Анчутка протянул глиняный слепок в газетном свертке от ключей и зачастил:

– Вот, ключи взяли, отпечатали и вернули, как велено. Она даже ничего не поняла. Мы давно вас ждем, когда откроют.

– Да мне плевать, скажу – день тут будете стоять. Поняли? – Михан все сильнее наливался огненным раздражением, Череп же, наоборот, с любопытством рассматривал из темноты сарая новых помощников Давилки. Оборванные и грязные бродяжки, хотя вот этот в школьной форме, если отмыть и причесать, будет выглядеть фактурно. Ласковый, цепляющий взгляд больших глаз, тонкие черты. Невинной и при этом притягательной внешностью напоминал ему этот оборванец самого себя в детстве, когда юный Володя только начинал познавать науку лжи.

Во время учебы в кадетском корпусе юному наследнику рода Черепановых не по душе были военная муштра и шутливые драки на переменках. Больше мальчику нравилось проводить время в театре, репетируя разные роли. Строгие преподаватели разрешали талантливому молодому человеку задерживаться в гримерке. И тогда он отрепетировал ложь, прямую и наглую, с открытым взглядом. Выучил по собственному лицу игру переживаний человека. Как взлетают брови при удивлении, как чуть заметно дрожат губы в испуге, как выступают скулы в приступе злости. Это умение пригодилось ему не раз потом, во взрослой жизни, когда по человеческому лицу он мог определить, что сейчас разрывает собеседника изнутри – любопытство, негодование или испуг.

Сам же он научился владеть собственным лицом так искусно, что каждый день играл в свою собственную игру. Надо было сказать выдуманный факт учителю или однокашнику, но так, чтобы тот даже не заподозрил открытого, с чистыми глазами, Володю во вранье. Выигрывал он сам у себя практически каждый день.

Со временем юный кадет усложнил правила игры. Теперь он не просто выдумывал факт, а предварительно крал деньги у товарищей по классу, а потом выбирал жертву и рассказывал о виденной якобы им лично краже. Для убедительности он наловчился даже подсовывать улики – мелкие монетки или вещи ограбленного товарища в карманы оболганного. Крики мальчишек, которых наказывали за такие проступки розгами, сильно его веселили. Моральная сторона такого дела мало волновала Володю, а вот общая слепота и доверчивость офицеров и учителей смешили весельчака до колик. Владимир Иванович даже фыркнул при воспоминании о вытянутых от удивления лицах одноклассников.

Давилке же было не до веселья, недовольство внутри так и разрасталось, окутывая его словно черная туча. Сейчас бы выпить рюмочку белой или стаканчик кисловатой наливки, чтобы прекратился этот огненный пульс под ребрами. Но карманы пиджака пусты, а в комнатку в коммуналке за деньгами