Короли городских окраин - Валерий Георгиевич Шарапов

смотрел молодой человек лет семнадцати. Правая рука на спинке стула резного дерева. Левая, отодвинув длинную полу шинели, держится за тугой ремень. Форменная фуражка аккуратно лежит рядом, на сиденье. Гладко зачесанные назад светлые волосы. И взгляд. Как же обожала Лиза этот взгляд – умный, проникновенный, пристальный. Он завораживал и манил.

Лиза всем сердцем хотела в такую жизнь. Чтобы была не комната в коммуналке с шумными, склочными соседями, а квартира с гостиной, библиотекой и кабинетом мужа. Чтобы рядом звучала не малограмотная, костная речь, а литературный русский язык и романтичный, с мягкой картавинкой французский. И обязательно в мечтах Лизы фигурировал гимназист.

Став взрослой и окончив курсы стенографисток, Елизавета Павловна начала работать секретарем. Нет, ей нисколько не нравилась эта профессия. Так девушка хотела приблизить свою мечту. Она приглядывалась к начальству. Мерзла холодными зимами в шелковых чулках. Тратила львиную часть получки на модную одежду. Подолгу засиживалась после работы на службе. Меняла рабочие места до тех пор, пока не встретила его. Нет, Лиза не любила оплывшего, с высокими залысинами партийного работника. Важно было, что он обратил на нее внимание.

Уже через полгода Лиза стояла перед скучной женщиной с алыми губами и в платье, будто пошитом из шторы. Лиза мысленно подвешивала к краю ее платья тяжелые кисти и представляла, как женщина сливается с окном. С этими мыслями она надевала на оплывший палец новоиспеченного мужа обручальное кольцо.

С этого момента жизнь ее изменилась. Сталинский ампир – так Елизавета называла архитектурный стиль многоэтажки, в которой располагалась теперь ее обширная, четырехкомнатная квартира. При первом же удобном случае бросив работу, молодая женщина с головой ушла в обустройство умопомрачительного количества квадратных метров. Скупала антикварную мебель. На кухне поставила длинный, на много персон стол, хотя сидели за ним только они с мужем. Хотела приобрести рояль, но с сожалением отказалась от этой идеи: комнаты для инструмента были слишком малы. Тогда Лиза пошла на компромисс и приобрела пианино. На вопрос мужа, для чего ей это нужно, солгала, что хочет учиться музыке. Для отвода глаз даже взяла несколько уроков у одного не очень известного, но сносно играющего пианиста. Музыкант совершенно не походил на гимназиста и нисколько не интересовался хорошенькой Елизаветой. С уроками было покончено в течение месяца.

Прошел год, и Лиза поняла, что заскучала. Той упоительно красивой жизни, о которой рассказывала мама, у нее не получалось. Шикарная мебель, доступные удобства и отсутствие соседей по кухне быстро приелись, превратились в обыденность. Муж нервировал ее мягким, выдвинутым вперед животом, с неприятною складкой внизу. Ночами она старалась не смотреть на рыхлое тело и в ответственные моменты закрывала глаза, изображая томление. И снова скучала.

Не желая признаваться себе в том, что совершила ошибку, Елизавета продолжала изображать заинтересованность в обустройстве квартиры, строго следила за модой и каждую неделю делала прическу в парикмахерской. Пробовала искать того гимназиста в окружении мужа, но тщетно. Партийная элита не пропускала в свои ряды юношей с томными глазами.

Незаметно, словно песок, утекали сквозь пальцы молодые годы. Сначала Лиза прилагала много усилий, чтобы казаться окружающим молодой. Потом, когда это перестало получаться, училась быть юной в собственных глазах. Этот обман ей удавался лучше. Наверное, поэтому, когда в ее жизни появился Яшка Анчутка, внутренний ребенок Елизаветы Павловны крепко зажмурил глаза и стал убеждать ее, что не видит того мезальянса, что возможен между нею и этим красивым мальчиком.

– Разувайся, бери коричневые тапочки. Полы холодные. – Елизавета Павловна, игриво качнув бедрами, прошла вглубь квартиры и уже из гостиной обернулась на Яшку.

Ей захотелось увидеть впечатление, которое произвела на мальчика так долго и с любовью обустраиваемая ею квартира. Кто знает, может быть, многолетние ее усилия по превращению социалистической высотки в особняк ушедшей эпохи необходимы были именно для этого момента. Лиза улыбнулась, заметив неподдельное изумление в глазах гостя.

– Рубашку придется снять. Воротник безнадежно оторван. Я принесу лед из холодильника, а ты, Коленька, пока раздевайся.

Она вышла из комнаты, ненадолго оставив Яшку одного. Достала из морозилки кубики льда, которыми вечерами протирала лицо. Расстелила на столе полотенце и ссыпала туда лед. Обратно шла, тихо ступая, старалась, чтобы Анчутка не заметил ее появления.

Когда Лиза показалась в дверях гостиной, Яшка стоял обнаженный по пояс. Не решаясь присесть, он комкал в руках рубашку и изучал открывавшийся из окна вид.

Глядя на юношеские плечи и плоский живот, женщина снова почувствовала себя той маленькой Лизочкой, которой в глубине души оставалась долгие, ничем не заполненные годы.

– Нравится? Отсюда виден проспект Ленина, – с гордостью сказала она.

Парень опустил глаза и снова соврал:

– Нравится.

Не знала Елизавета Павловна, что этот не по годам высокий подросток, глядя на тесно жавшиеся друг к другу дома, мчащиеся машины, суетливо спешащих прохожих, видел в эту минуту простор широкого луга с лазоревыми колокольчиками и не знал картины краше. Они смотрели друг на друга в просторной квартире, такие разные и такие похожие: городской мальчик, оставивший свое сердце в деревне, и зрелая женщина, в душе которой проснулась наивная девочка.

– С балкона вид еще лучше. Можешь пройти туда, пока я шью. А затем будем пить чай. Индийский. Ты такого еще не пробовал.

Она и не догадывалась, что и балкон, и ее саму паренек уже сегодня рассмотрел во время слежки. Романтическая история с кражей и благородным спасителем специально разыграна лишь для того, чтобы стянуть ключи от входной двери.

* * *

Петр Николаевич Большаков, вот уже восемь лет как бессменный директор школы № 158, приходил на работу задолго до начала уроков. Одинокий и бессемейный, он просыпался без будильника еще затемно, тщательно приводил себя в порядок и спешил на работу.

В школе его ждало множество дел. Помимо обязанностей директора он еще работал учителем труда: обучал мальчишек премудростям столярного дела. После войны такие уроки стали особенно важными: многие семьи остались без мужиков. Смастерить табуретку, отремонтировать дверь, поправить забор, даже починить кран – всему этому учил ребят на своих уроках Петр Николаевич. С раннего утра он занимался документами и отчетами, а к первому звонку спешил в мастерские, где его ждали ученики.

Сегодня он не успел дойти до школы, из предрассветного тумана вынырнула тоненькая фигурка в школьном платье и переднике – староста восьмого Оля Гладкова.

– Оля, доброе утро. Что-то произошло? Ты почему так рано?

– Я специально пришла раньше всех, чтобы поговорить с вами. Наедине.

– Тогда пойдем,