Любимая мартышка дома Тан - Мастер Чэнь

— И вы их свергли. Вы их уничтожили, — негромко перебил Чжоу, глядя мне в глаза тяжелым взглядом и крепко держа неопрятную бороду в кулаке. — Вы, господин Маниах. Ваш торговый дом. И, прежде всего, именно вы. А ведь у нас тут как-то даже не поняли смысла происшедшего — ну, смена династии в халифате. Ушли Омейяды. Пришли Аббасиды. А кто поднимал мятежи и волнения в Хорасане? Кто дал денег потомку дяди Мухаммеда, Аль-Аббасу, и его наследникам?

— Кроме нашего дома, было много желающих дать на это деньги, — попытался вставить слово я.

— И кто воевал, начиная с путча в том же Хорасане, кто приводил лидерам будущей династии все новых согдийских солдат? Кто возглавил некоторые из этих отрядов самолично? Вы, господин Маниах. Вы. Вы действительно не любите сидеть дома и наслаждаться своим богатством. И вы уничтожили власть «черных халатов» — неплохо, а? И привели в их империю династию совершенно другого народа — персов. Побежденных «черными халатами», стертых с лица земли персов. А мы-то все удивлялись — ваши почтенные отец и дед всю жизнь провели, строя заговоры против «черных халатов», а вы им верно служите. Оказывается, ничего подобного, вы продолжили дело отца и деда — и служите не тому же самому халифату, а совсем другим его правителям. Правителям, которых привели к власти вы. У вас интересный торговый дом, господин Маниах. Ваш великий предок практически уничтожил персидское царство руками тюрок, чтобы ваши караваны… как вы сказали… шли на запад и восток. А вы сделали наоборот — вернули персов к жизни и скормили им ваших врагов из Мекки, Медины… и еще Дамаска, Куфы и так далее…

«А через год после прихода новой династии — в качестве свадебного подарка — скормили новым хозяевам халифата армию вашего Гао Сяньчжи под Таласом», — мог бы напомнить я господину Чжоу. Но он и так это уже отлично понимал.

Я вздохнул. Вы рассержены, господин Чжоу, но я вам еще нужен, раз уж мы беседуем тут с вами за чашечкой чая.

— Ну, не так все страшно, господин Чжоу, — я попытался увести его от неприятной темы. — Не совсем же мы их уничтожили. Куда же было девать всех «черных халатов» — им тоже нашлось место при новой династии. Пусть не такое почетное, как раньше, но… Новый халиф привел к власти персов, но также взял в свой халифат «черных халатов» вместе с их обширными землями вплоть до закатных царств… А их пророк — что ж, мы чтим его. Ведь в одном лишь Самарканде каждый третий молодой человек уже вырос при новой религии. Что же нам теперь — травить их, повторяя ошибки прежних властителей? Пусть уж будет, как раньше, много разных храмов и много пророков. И Зороастр, и Иса, и вот теперь еще этот Мани… А новые правители, — торопился заболтать его я, — это, знаете ли, совсем другие люди, чем купцы из Мекки и Медины и мрачные кочевники пустыни. Это будет другая, великодушная империя, господин Чжоу, чьи правители думают о еде и шелке, книгах и поэзии, а не только о войне. В ней всем найдется место.

— А вам, вашему торговому дому, что досталось в этой великодушной новой империи? — без малейшего тепла в голосе спросил он. — Торговля шелком, конечно?

Шелком и муслином, мог бы ответить я ему. И еще — нам все больше нравилось новое производство, которое мы открыли с родственниками нового халифа у себя в Самарканде, — производство бумаги. А работают там пленные мастера из вашей империи, которых мы с почетом доставили с поля битвы у той же реки Талас… И это тоже вам знать в подробностях необязательно.

— Я же говорю, достанется всем и всё, — отвечал я. — Ну, например, новый халиф Мансур начал строить новый город на развалинах древней персидской столицы Ктесифона. Он, будучи человеком экономным, даже использует старые камни той столицы на новой стройке. Мансур сказал: это будет самый процветающий город на земле, рыночная площадь для всего мира. Как ваша Чанъань, господин Чжоу. Он уже, собственно, есть — Круглый город, этакая очень большая цитадель, внутри нее — сады. А от цитадели отходят несколько улиц…

— И на одной из этих улиц — ваши лавки, господин Маниах…

Правильнее было бы сказать, что одна из упомянутых улиц фактически принадлежит нам целиком. Но я упрямо продолжал говорить ему о зеленом куполе будущего дворца, о множестве торговых домов, о хлопковых тканях с шелковой каймой из халифских мастерских, о растущих с каждым днем портах Басры и Адена, откуда новой империи открывались пути в целые миры…

— Как он называется, этот ваш новый город, все никак не могу запомнить? — ворчливо спросил, наконец, господин Чжоу, чуть смягчаясь.

— Вы не поверите, но называется он в точности так же, как ваш — Чанъань, город долгого спокойствия. На языке «черных халатов» это звучит как Мадинат-ас-Салам, то есть — город спокойствия. Хотя чаще, как ни странно, его именуют на всеобщем, тюркском языке по имени деревушки, которая стояла как раз на его месте: «Богом данный». Или Багдад. Славный будет городок.

Чжоу вздохнул и условился о новой встрече со мной через полмесяца. Или раньше — когда ему угодно будет прислать за мной гонца.

С нарастающим грохотом сияющая металлом стена, сверху которой поблескивали острия копий, а снизу — лес конских ног, надвигалась все ближе. Все сильнее тряслась земля. Но в каких-то тридцати шагах от нас конная лава вдруг начала тормозить, над остроконечными шлемами зареяли маленькие флажки. Конница разделилась и двумя полукольцами заструилась назад, вокруг пешего войска — оно, скрывающееся за всадниками, оказалось совсем близко, можно было рассмотреть покрытые лаком белые колчаны из дерева кудзу и потные напряженные лица солдат.

Тускло блеснули изображения львов на щитах. Глухо заревели сотни барабанов и рогов. И снова, и снова. По четвертому сигналу красно-металлические квадраты вдруг как будто вжались в землю, стали ниже: солдаты опустились на колени, и тысячи голов повернулись к желтоватому штандарту главкома, пятном светившемуся далеко справа.

Штандарт медленно начал клониться вперед, страшно и угрюмо заревели вновь барабаны. И по долине звериным воем пронеслось «у-ху! у-ху!» из десятков тысяч глоток. Квадраты двинулись мимо нас неудержимым потоком. Но тут зашипели гонги, и воины, неся копья на плечах, повернули и начали удаляться от нас, а с флангов их уже снова охватывали, защищая, конные гвардейцы, чьи серые крупночешуйчатые доспехи покрывали коней, как попоны, до самых стремян. И уже на горизонте началось скрещение сигнальных флагов — шло перестроение.

Я впервые был на маневрах, где собрали войско таких размеров. На поле под горой Ли выведены были столичные гвардейцы и солдаты из ближайших военных округов, прибывшие на военные сборы. Вся равнина шевелилась и покачивалась от красноватых, отсвечивающих металлом рядов. Число воинов было настолько несуразно огромно, что не укладывалось в голове. «Двести тысяч», — сообщили каждому из нас по секрету военные чиновники.

Цифра эта была попросту бессмысленна: ничей глаз не может охватить такую армию, она просто скрылась бы за горизонтом. Но даже если на самом деле их тут было тысяч пятьдесят — то есть вся гвардия, — то зрелище все равно было незабываемым и невиданным.