Паприка - Ясутака Цуцуи

Сзади в машине сидел Торатаро Сима – но выглядел он очень странно. Носэ показалось, что Сима словно застыл, бессмысленно таращась на лобовое стекло. Его правая рука вытянулась вперед, будто в нацистском приветствии.

– Ну-ка, посигналь,- попросил Носэ водителя, открывая окно.

– Что, прямо здесь?

– Да, нужно, чтобы на нас обратила внимание вон та женщина.

Водитель дал сигнал. Машины разделяли три-четыре метра, однако Торатаро Сима даже не подал виду. Наконец взглянув на женщину за рулем, Носэ невольно вскрикнул:

– Паприка? Неужели она?

Нет, не Паприка – Ацуко Тиба. В деловом костюме, без веснушек Паприки и с другой прической – она производила впечатление элегантной женщины, но никак не обычной симпатичной девчонки. Однако интеллигентность, красота, без сомнений, ее. Носэ крикнул громче:

– Паприка!

Ацуко не услышала – она слишком глубоко задумалась. Никого и ничего не замечая вокруг, не обратила на Носэ ни малейшего внимания. Тот почувствовал неладное. Не похоже на Паприку, собранную всегда и во всем.

Машины на встречной полосе тронулись. «Маргинал» проехал перекресток, не сворачивая. Тронулась и машина Носэ. Чуть поодаль он увидел разрыв в разделительном газоне, где можно развернуться. Подавшись к водителю, Носэ крикнул:

– Пожалуйста, догоните ту машину, что стояла напротив. Вон тот темно-зеленый «маргинал».

В XV веке, на заре эпохи Возрождения, Священная Римская империя утратила прежнюю мощь, что привело к расколу в Католической церкви. По Европе прокатилась волна мятежей, призывавших к реформам. Как грибы, росли еретические секты. Антикатолическое движение XVI века вылилось в Реформацию, положив начало протестантству.

Одна из таких сект – «Тайная секта Заксен» – стремилась унаследовать культурное и идеологическое господство, утраченное Католической церковью, чтобы стать ее преемницей. Впоследствии ее деятельность ограничилась научным исследованием догм, а сама секта неоднократно подвергалась притеснениям за ультраеретические взгляды, что, несомненно, сказывалось на ее численности. Однако в разные времена секта умудрялась выживать за счет фанатичной веры, сохраняя единство, сплоченное непризнанными в мире теологами, мастерами искусств и естествоиспытателями.

В начале XX века вся атмосфера Вены была пропитана эротоманией. Хаотично переплетались концепции «молодежной культуры» свободной школьной общины Густава Виникена и идеи сексуальной свободы Фрейда. Среди студентов, буржуа – преимущественно выходцев из еврейской молодежной среды – процветала однополая любовь. Ученые и люди искусства, обнаружившие в себе склонность к гомосексуальности, присоединяясь к «Тайной секте Заксен», становились ее ключевыми фигурами и тем самым привносили гомосексуализм в ее религиозные обряды. Меж тем секта сменила название на «Мюнхенский сецессион» и под вывеской художественного общества продолжала исполнение обрядов, избегая внимания общественности, а также пристального ока ярой противницы однополой любви – Католической церкви.

Сэйдзиро Инуи узнал об этой секте, разменяв четвертый десяток. Минуло десять с лишним лет после окончания Второй мировой войны. Он проходил стажировку в Венском университете. В отдельных кругах этого вуза негласно возродился сакральный гомосексуализм. Красавец мужчина – Сэйдзиро Инуи – сам не заметил, как принял гомосексуальное крещение от одного профессора медицинского факультета, под влиянием которого вскоре вступил в секту и уже там выполнил истинно религиозный ритуал.

Нетривиальность «Сецессиона» заключалась в его мистической вере, которая зиждилась на древнегреческой культуре и идеологии. Общество проводило тайные эллинистические обряды, которые в чем-то перекликались с ритуалами Православной церкви, однако молебны сопровождались чувственной музыкой, а к возжигаемым благовониям подмешивали наркотик.

Многие верующие любили дискутировать, поэтому экзегетические споры насчет Библии, религиозных воззрений и учений не возбранялись, однако принятая единожды на сходе доктрина становилась беспрекословной догмой, обязательной для соблюдения. Диспуты вращались вокруг дилеммы, каким образом привнести в учение передовые культурные и идеологические достижения, включая учение Ницше о сверхчеловеке. Тем самым учение секты отстранялось от реальной жизни и все больше уподоблялось схоластике.

«Господствующая власть» во все времена считалась злом, следовательно, неприятие ее членами общества «Сецессион» – этими божьими детьми, этими сверхлюдьми – было в порядке вещей. Поэтому ради победы в священной войне против власти и влияния любой системы члены общества могли действовать, не разбирая средств, а завоеванная власть и влияние полностью отходили секте, где должны были служить на пользу ее членов. Сектанты даже Иисуса считали сотоварищем в борьбе с системой, а порой – и объектом однополой любви.

Сэйдзиро Инуи взошел на религиозную Голгофу, когда другой ученый-медик отнял у него Нобелевскую премию. В дальнейшем, повинуясь догме, Инуи верил: научную ортодоксальность защитит лишь священная война, пусть даже ценой попрания этической морали системы.

За время стажировки в Вене он объездил музеи искусств разных стран Европы, где упивался шедеврами еретического и гомосексуального характера. Особенно ему нравилась картина Гвидо Рени «Мученичество святого Себастьяна». Все это сказалось на выборе партнеров – красивых юношей с античными чертами. Однако, вернувшись на родину, он был в отчаянии: среди японцев такие не попадались.

Он не женился. Для отвода глаз системы браки и половые связи с женщинами не возбранялись, однако пасть жертвой женских чар шло вразрез с догмой, а значит, претило и ему самому – дитю Божьему, сверхчеловеку. Сэйдзиро Инуи использовал женщин как материю, как громоотвод собственной страсти, не заглядывая им в душу.

Любил он лишь Морио Осаная, с которым судьба его свела уже под старость. Инуи понимал: времена меняются, наконец-то его идеал красоты объявился в Японии. Он радовался, что дожил до такой поры, и вместе с тем грустил, чувствуя приближающийся закат жизни. Но Осанай уважал Сэйдзиро Инуи и вскоре откликнулся на его любовь.

Сэйдзиро Инуи добился успехов в лечении психосоматических расстройств благодаря идее, почерпнутой из тайного обряда секты, когда наблюдал за мистическими трансами одурманенных наркотиком сектантов. И когда его выдвинули на соискание Нобелевской премии, Инуи скромно осознавал, что его успех обязан стать достоянием «Сецессиона». Случилось так, что его заслуги присвоил некий английский терапевт, который недолго думая опередил Инуи, применив его опыт на практике. С тех пор Сэйдзиро Инуи превратился в дьявола, глубоко презирающего систему. Он был убежден, что лишь его собственный метод лечения вместе с теоретической основой – теорией классического психоанализа – являются в психиатрии законными. Со всем же остальным он повел борьбу как со злом, не на жизнь, а на смерть. Сейчас злейшим врагом в священной войне, бесспорно, являлись Косаку Токида, Ацуко Тиба, а также научные технологии системы, нацеленные на применение разработанной этой парочкой психотерапевтической установки в антигуманных целях. Психотерапевтическую установку, в особенности мини-коллектор «Дедал» как ее радикальную форму, Сэйдзиро Инуи, бесспорно, не отрицал. Он считал, что техника эта могла бы пригодиться на благо возвышения духа нации. В реальности, похитив у Токиды модули, он с их помощью в разгар любовных утех с Осанаем погружался в языческий экстаз. Не было средства эффективнее МКД для проповедования догм и доведения до экзальтации в трансовых состояниях. Это он и проделывал с Осанаем. В интересах секты МКД надлежало активно применять в отношении широких масс современников, но прежде всего с его помощью требовалось пробудить погрязших в системе коллег из окружения, которые действовали в угоду порочным технологиям. С легкой руки Осаная Инуи в минуты любви к своему помощнику считал свое лицо похожим на лик Христа и постепенно возомнил себя спасителем мира психотерапии.