Укротитель для волчицы - Анна Шейн

ни старайся – не уснешь. Я села на лежанке. Спутавшиеся черные волосы упали на лицо и защекотали его.

Жизнь менялась так стремительно, что я не успевала все осознать. Новый мир, волки, укротители, Верон…Так много всего, а в душе сейчас – пустота.

И как же сильно, невыносимо сильно хотелось ее чем-то заполнить!

Мотнула головой, отгоняя гнетущие мысли. Но те, казалось, только раззадорились и стали сильнее.

Нужно подышать. Да. Свежий воздух – именно то, что мне поможет.

Никогда раньше не успокаивала себя таким образом, но сейчас почему-то не сомневалась в его действенности.

Как можно тише, чтоб не разбудить соседей по вигваму, я вышла на улицу.

Ночь выдалась на удивление теплой и мягкой. Сладко шелестела листва, трещали ветки сухих кустарников, потревоженных ласковым ветром.

Воздух был влажным. Пахло землей, смолой и костром.

Над стойбищем возвышалось звездное небо.

Всмотревшись в мерцающие светила, я невольно подумала, что где-то там прячется в темноте родная планета Верона.

Тут же пришла мысль: там же, где-то, крутится вокруг Солнца и Земля.

Странно, что я вспомнила о ней во вторую очередь…

- Не спится? – вдруг раздалось справа.

Дернувшись, увидела рядом с собой Рэйна.

У него был усталый озабоченный взгляд, и мне отчего-то показалось, что он чувствует все то же, что и я.

- Да… - вымученно улыбнулась, - захотелось подышать воздухом, подумать, расставить все по полочкам.

- Иногда лучше не думать, - сказал он как-то резко.

- В смысле?

Рэйн подступил ближе и задумчиво произнес:

- Ведь мы волки, у нас обострены все чувства, мы во всем руководствуемся ими. А мысли… - он медленно прошел вперед, словно ноги сами повели хозяина прочь от вигвама, - мысли только мешают. Путают нас, сбивают с толку.

Рэйн не остановился и, чтобы не обрывать резко разговор, я проследовала за ним.

Так, слово за словом, мы подошли к границе стойбища.

- Я ведь сразу почувствовал, что ты особенная, - вдруг сказал Рэйн, остановившись подле огромного пня.

- Сразу? – переспросила с неожиданной для себя игривостью в голосе.

Почему-то у него засияли глаза, а у меня оттого потеплело в груди.

- Да. Как только повалил тебя на землю тогда в лесу. Только представить не мог, что ты настолько особенная, - он уселся на пень, - но чутье не подвело, - внезапно Рэйн помрачнел, опустил взгляд и прибавил, - и с Ланой оно не подводило. Ведь знал… Чувствовал, что что-то не так!

Отчего-то меня пронзила злость. Злость, казалось, совершенно иррациональная. Меня взбесило, что Рэйн думает о ней, что так из-за нее переживает. Но, спрашивается, как ему не думать? Кажется, они были близки… Да и если не о ней, то о ком ему еще думать? Обо мне?!

И все же сдержать раздражение было сложно. Но я постаралась: сделала выражение лица максимально понимающим и осторожно села рядышком.

- Ведь я так давно ее знаю, мы столько пережили вместе, а она… Проделывала такое у меня за спиной! – видно было, что Рэйн не привык ни жаловаться, ни делится сокровенным, однако сейчас чувства его переполняли, и парень едва держал себя в руках.

- Вы были близки, да? – спросила почему-то робко.

- Да… То есть… - он тяжело вздохнул, замолчал, чтобы точнее сформулировать, - я чувствовал, что что-то не так, поэтому отдалился от нее. Как-то интуитивно, видимо.

Мы разом замолчали. В такие моменты обычно хочется побыстрее что-то сказать, прогнать тишину… Но не сейчас.

Мне было искренне жаль Рэйна, я понимала его боль, однако в глубине души была… Нет, не рада. Это совсем не то слово, хотя другое не приходило на ум.

Мы оба были преданы совсем недавно. Мы оба страдали. Но находилось нечто утешающее в том, что нас таких хотя бы двое.

Становилось уже не так одиноко.

- Дарина, - вдруг прервал он молчание, - помнишь, когда я тебя нашел… - парень осекся и сконфузился.

Было странно видеть сильного и мужественного Рэйна таким, и я сначала растерялась. А потом внезапно поняла, о чем он, и в голову ударил жар. Кажется, я покраснела, как школьница.

Ведь я его поцеловала! Поцеловала и тут же забыла со всеми этими разговорами и ссорами.

Боже, я была совсем не в себе!

- Почему ты это сделала? – Рэйн резко переменился в лице: стал серьезным и даже строгим.

- Я не знаю, Рэйн, - промямлила в ответ. Совсем растерялась и теперь уж говорить нормально не могла.

- И все же? – отчего-то он напирал, даже схватил меня за руку, придвинулся.

Я испугалась, но меня это даже отрезвило.

Посмотрев на него прямо, сказала:

- Мне хотелось почувствовать… Почувствовать хоть что-то хорошее, хоть что-то приятное.

Почудилось, будто ответ его разочаровал, может, даже чем-то задел. Однако Рэйн быстро скрыл свои чувства за улыбкой, и я уже начала сомневаться, было ли вообще это разочарование.

- Понимаю, - проговорил Рэйн и чуть погодя прибавил, - наверное, сейчас я чувствую то же самое… Странно. Вроде с Ланой в последнее время были сложные отношения, но когда ты рассказала правду о ней… Это было как ножом по живому. Вот бы действительно забыться. Хоть на час, хоть на минуту.

Мысли о Вероне сами собой пришли в голову, и в груди все заворочалось.

Какое отвратное чувство! Как будто паразит двигается меж ребрами, кусается и царапается своими крохотными лапками.

И не заметила, что от всего этого крепче сжала ладонь Рэйна.

- Ты… - вдруг шепнул он робко и удивленно, - ты тоже хотела бы забыться? – оглянув меня взволнованно, Рэйн вдруг мотнул головой, наверное, понял, что ляпнул совсем уж лишнее, и попытался сгладить все вопросом, впрочем, произнесенным с искренним участием, - что с тобой случилось? Ведь было еще что-то, что ты не рассказала.

Словно бы иголки вонзились в сердце. Боже, ну почему я так чувствую? Почему я так мучаюсь? И из-за Верона!

- Нет, - рыкнула невольно, - я не хочу говорить.

Голова закружилась, а сердце забилось так быстро, что стало душно. Ужасное, омерзительное ощущение нарастало и грозилось захлестнуть, как цунами.

- Но я бы тоже хотела… Тоже хотела забыться, - сказала сквозь силу, будто этими словами выражала не свое, пускай безумное желание, а признавалась в слабости, признавалась, что уже не способна самостоятельно со всем справиться.

Рэйну хватило ума промолчать. Может, собственная боль и обида научили его распознавать