Карусели над городом - Юрий Геннадьевич Томин

— И вы ничего, конечно, не нашли.

— Ничего не нашел. Все в полном порядке.

Инспектор явно не торопился сообщить что-нибудь ценное. У Августа Яновича было такое ощущение, будто он катит наверх по склону бочку, набитую камнями.

У инспектора оставалась невыбритой только верхняя губа. Август Янович решил идти в лобовую атаку.

— А был там еще кто-нибудь с Алексеем Палычем?

— С Алексеем Палычем? Не помню. Вроде бы никого не было.

— Так уж и никого? — спросил Август Янович, решив уже, что ничего полезного для дела этот клиент не сообщит. — Совсем, значит, никого?

— Никого. Ну, был еще мальчишка один.

— Ага, — сказал Август Янович, оживляясь. — Вот о мальчишках-то и речь. В смысле пожаров они самые опасные люди. Все время что-нибудь взрывают, поджигают; почти у каждого спички в кармане. А некоторые, представьте себе, даже курят…

— Этот не должен. Вроде бы парень серьезный.

— Интересно, — скептически, иронически, а также с сомнением, недоверием и горечью произнес парикмахер, — где же это в наше время в нашем Кулеминске можно встретить серьезного молодого человека? Кто же этот уникальный юноша?

— Куликов. Сын директора фабрики игрушек. Доберусь я до этого директора! Древесные отходы, понимаете, сваливают рядом с котельной. Представляете? Захожу я как-то на фабрику…

Инспектор был уже выбрит, как жених перед свадьбой. Но Август Янович точным ударом кисточки залепил ему рот и принялся намыливать щеки в третий раз. Этим приемом он добился того, что инспектор на время умолк. В другое время Август Янович его бы выслушал, как выслушивал всех. Ведь не случайно парикмахер знал почти все обо всех в Кулеминске. Но сейчас нельзя было позволить инспектору растекаться и уходить от главного.

Август Янович прошелся бритвой по гладкой щеке инспектора, вытер ему губы салфеткой и только тогда продолжил разговор:

— А кроме Куликова там никого больше не было?

— На фабрике? В том-то и дело, что самого Куликова я не застал…

— Не на фабрике, а в подвале, — сухо сказал Август Янович.

— Дался вам этот подвал, — с досадой сказал инспектор. — Что у вас за интерес в этом подвале? Золото вы там закопали?

— Золото у меня в другом месте, — сказал Август Янович. — Дети — вот наше золото. Я интересуюсь: не было ли там еще детей?

— Насчет детей я вам скажу… — начал было инспектор.

Холодный душ из пульверизатора заставил инспектора умолкнуть. Обычно Август Янович всем давал договорить до конца. Но сейчас он понял окончательно, что из инспектора больше ничего не выжмешь: просто жать, видно, было нечего. А за дверью ждали другие клиенты.

Уже расплатившись, инспектор вдруг сообщил:

— А вообще-то там был еще один паренек. Брат этого Куликова.

— Каждый человек имеет право иметь своего брата, — пробормотал Август Янович, уже настраиваясь на допрос следующего клиента.

— Только он ему не брат, — сказал инспектор. — Брата я тоже знаю: он все время у пожарной части околачивается. До свиданья, Август Янович.

— Стоп! — сказал парикмахер. — А этот брат-не-брат, как он выглядел?

— Обыкновенно. Он мальчишка как мальчишка.

— Ох уж эти мне мальчишки, — сказал Август Янович. — Все они на первый взгляд выглядят обыкновенно. Сегодня мальчишка — завтра бриться придет. Следующий!

Информация инспектора, добытая ценой таких усилий, оказалась важнейшей из всех, полученных ранее. Джинсовый костюм, «видение» Ефросиньи Дмитриевны, кеды, деньги, внесенные на счет спортлагеря — детского! — это все были весьма симпатичные, но косвенные улики. Теперь появился живой персонаж: «не брат», которого почему-то выдавали за брата; теперь уже стало совершенно ясно, что Алексей Палыч и Борис Куликов кого-то скрывают. Предварительное следствие можно было считать законченным. Но до конца смены времени оставалось еще порядочно. Август Янович, верный своему методу, допросил еще несколько клиентов, ничего нового не узнал и решил уже на этом закончить. Но в конце смены за стеклянной дверью появилась стройная фигура начальника спортивного лагеря.

Начальник лагеря был человеком еще молодым и вполне современным. Он не испытывал какого-то особенного почтения к Августу Яновичу. Ему было все равно, сорок лет работал парикмахер в Кулеминске или сорок дней, лишь бы брил хорошо. Поэтому допрос по системе, разработанной Августом Яновичем, сразу же пошел как-то не так.

— Тяжелая у вас служба, — сочувственно заметил Август Янович, намыливая клиента. — Тяжелая и неблагодарная.

Замечание это обычно било без промаха: почти каждый клиент считал, что служба его тяжелей, чем у других, и что его мало ценят. Но на этот раз получилась осечка.

— Почему тяжелая? Вполне нормальная служба.

— Но… — сказал Август Янович. — Работа с детьми…

— Мне нравится работать с детьми.

Клиент замолчал. Молчал и парикмахер, собираясь с мыслями. Система не сработала, а другой системы Август Янович не знал. Он привык, что клиенты быстро настраиваются на волну задушевного разговора. Сидящий в кресле и закутанный в простыню клиент обычно чувствует некоторую беспомощность, им легко управлять.

Этот клиент был из строптивых.

— Не беспокоит? — спросил Август Янович, пытаясь связать разорванную нить разговора.

— Нет.

Разговора не получалось. Но разговор был нужен. Этот клиент просто обязан был что-то знать.

— Много у вас народу этим летом? — спросил Август Янович.

— Сто тридцать семь человек.

— Жуть подумать! — вздохнул Август Янович. — Накормить такую ораву — тихий ужас.

— Для этого есть специальные люди, — пожал плечами клиент.

— Не дергайтесь, будьте любезны, — строго сказал Август Янович. — У меня в руках бритва, а не нож из вашей столовой.

— Но вы все время со мной разговариваете. Не разговаривайте, и я буду молчать.

Август Янович понял, что если он сейчас прекратит разговор, то начинать снова будет еще труднее.

— Можете не обращать на меня внимания, — сказал он. — Я привык разговаривать за работой. Между прочим, это не сделает вашу прическу хуже. Попробуйте простоять у кресла молча весь день. Я стригу не овец и брею не баранов. Это все, между прочим, люди. Между прочим, в древние времена парикмахеры были одни из самых уважаемых людей. Волосы, между прочим, растут не только у пастухов, но и у королей. Будем считать, что вы король.

— Я-то как раз скорее пастух, — улыбнулся начальник лагеря. Улыбка