Новые волны - Кевин Нгуен

Я недооценивал живучесть жестокости. Как и все мы. В службе поддержки работало уже почти сорок человек. На этаже не хватало места. Система Эмиля тоже работала, несмотря на мои попытки затормозить ее развитие. Она начала помечать подозрительные сообщения, создавая отдельную очередь. Но как бы мы ни ускорялись – задействовав людей или технику, – все равно оставалось слишком много жестоких и едких фраз, которые требовалось рассмотреть. Чем больше усилий мы прикладывали, тем больше, казалось, становилась проблема.

Если кто-то травил другого пользователя «Фантома», мы блокировали его аккаунт после трех предупреждений. Но этот человек просто создавал новый аккаунт и начинал заново, с чистого листа. Я предложил затруднить процедуру создания нового аккаунта – может, прикрепить учетный профиль к номеру телефона или электронной почте, но эта идея тут же была отвергнута Брэндоном, поскольку противоречила самой концепции «Фантома», ориентированного на тех, кто захочет анонимно изменить мир. Разоблачители корпораций, журналисты-расследователи. Брэндона не волновало, что за два года этот добродетельный народец так у нас и не появился.

Правда заключалась в том, что «Фантом» по-прежнему в основном использовался злыми подростками. Но инвесторов не волновали наши проблемы. Единственной мерой успеха – и условием для продолжения финансирования – оставалась вербовка новых пользователей. Требовалось показать, что «Фантом» растет. Любая задержка роста – это сигнал, что что-то перестало работать, а значит, пришло время перекрыть краник с деньгами.

Между тем мы учились лучше распознавать оскорбительные фразы, а пользователи находили новые способы обойти модерацию. Поскольку «Фантом» не поддерживал отправку фото, они начали отправлять ссылки на изображения. И если раньше мы могли вводить отдельные слова в черный список, то ссылки путали нам карты. Люди рассылали фотографии жестоких военных преступлений. Откровенно порнографические изображения. Разнообразную свастику.

Нина первой обнаружила, что происходит со ссылками.

– Так наши пользователи – нацисты? – спросил я.

– Нет, им просто нравятся нацистские изображения, – уточнила она.

– А в чем разница?

– Большинство этих детей не знают, кто такие нацисты. Они просто знают, что нацисты – некий предельный образ зла. Нацисты страшные и плохие даже без знания о таких штуках, как Холокост.

– О таких штуках, как Холокост, ха, – отозвался я. – Ага.

– Не умничай, – сказала Нина, ткнув меня локтем в плечо.

Мне пришлось признать ее наблюдательность, хотя это было неприятно. Эти бестии разобрались, как мы отслеживаем сообщения, и нашли новый способ выплескивать свою агрессию.

Нина предложила руководство для модерации – подобное тому, что мы написали для угроз насилия. Я быстро пролистал распечатанный текст.

– Это… превосходная работа, – сказал я.

– Спасибо, – ответила она. – Я очень старалась ради тебя.

– Это хорошо, потому что я…

Я осекся. Нина улыбалась, ожидая моего одобрения. Я хотел сказать ей, как меня поразила ее работа, как вдумчиво она отнеслась к тому, что, в каком-то смысле, я только начал понимать. Но лучшее, что я мог сделать для нее, это отнести отчет наверх, Брэндону.

– Куда ты? – удивилась Нина.

Помахав ей отчетом, я ответил:

– Все это впустую, пока Брэндон не подпишет.

Пока мои родители не открыли мини-гостиницу, отец работал шеф-поваром в японском ресторане в торговом центре. Это была одна из многочисленных франшиз по приготовлению тэппанъяки, в которых гостей рассаживали вокруг хибати. Главная изюминка этих ресторанов заключалась в том, что шеф-повар готовил еду на глазах у гостей, жонглируя ножом и рассказывая шутки. И ужин, и представление.[27][28]

Сеть основал в 1960-х японский борец, которого дисквалифицировали на Олимпиаде за драки со спортсменами из его же команды. Он добился большего успеха как ресторатор, чем как спортсмен. Как и со всякой незападной едой, назначить для блюд японской кухни достойные цены было невозможно – и не имеет значения, насколько она качественная. Этническую кухню, особенно в те годы, американцы считали дикарством. Стряпней, которую готовят люди низшего сорта, так что она и стоить должна дешево. Но рожденный в Токио борец сообразил, что чуждость можно побороть тягой к экзотике. Удивить публику диковинным очарованием Востока, и люди будут за это платить.

Отец мой, разумеется, не японец, но хозяева этого не знали. Азиат, и ладно. Все шеф-повара брали псевдонимы, распространенные японские имена: Хару, Юки, Харуки. В шутку, которую понимал только он, папа выбрал Сони, что, конечно, никакое не японское имя. Хозяева часто говорили, что им нравится телевизор «Сони», будто отец отвечал за эту высококачественную технику – как тезка. Он кланялся и говорил, изображая японский акцент: «О, спасипо, спасипо».