Внутренняя линия - Владимир Свержин

Они вышли из комнаты в сени.

— Татьяна Михайловна, у меня к вам серьезный разговор. Вот это вот кто?

— Это хороший человек. Он нам очень помог. Можно сказать, спас нам жизнь. А теперь его самого ловят.

— А, вон оно что. А я уж, старая дура, решила, что ты вместо моего Володечки себе мужика завела! Да еще страшный какой! Взгляд насупленный, кулачищи, точно гири…

— Поверьте, Надежда Акимовна, между нами ничего нет. — Татьяна Михайловна замолчала, подыскивая слова и не зная, как назвать их с Судаковым отношения. — Он просто друг.

— Ладно, коли друг, — покачала головой кормилица. — Сейчас вам баньку истоплю. Он что же, в уголь прятался?

— Прятался.

— Да — а, — протянула хозяйка. — Чудны дела твои, Господи. Ничего, отмоем. Мыльце у меня есть. Не из старых запасов, но хорошее. А вы — то что дальше себе думаете?

— Буду убежище нам искать, работу.

— С этим? — Надежда Акимовна кивнула в сторону комнаты.

— Нет, он к семье уедет.

— Это хорошо, когда так. — Она подошла к самовару. — Вы меня, Татьяна Михайловна, извиняйте, конечно, что я нос не в свои дела сую. Но сами понимаете — Володечка мне ж как сын. Что касательно убежища, — она грустно вздохнула, — нынче — то я вам приют дам, но долее здесь оставаться опасно. Как Сергей Терентьевич преставился, я тут одна, как перст в носу. У всех на виду. С сада живу. Яблоки, груши собираю, продаю, варенье делаю. А народ все больше на конном заводе. Там в первый год после великой смуты комуния была, черти б ее побрали, а потом завод армии передали. Армейские задело круто взялись, у них не побалуешь. А в доме вашем заводоуправление и школа. Я аккурат при той школе состою — полы мою, доски тру и все такое. Оно б и можно было сказать, что ты учителка новая, да вдруг кто признает. У иуды — то карман широкий, а людишки в последние годы сильно испортились. Стыд и страх божий потеряли. Так и норовят ближнего подсупонить.

— Да вы не волнуйтесь, Надежда Акимовна! Мы переночуем и уйдем.

— И то правильно. Храни вас господь. И вот что, милая! Вы Оленьку здесь оставьте, пока не осмотритесь. Коли что — скажу, что внучка моя. И вам сподручней, и мне веселей.

«Политика — искусство создавать факты, шутя подчинять себе события и людей. Выгода — ее цель, интрига — средство. Повредить ей может только порядочность».

Огюст Карон де Бомарше

Июнь 1628

Верховой казак из передового дозора осадил коня перед воеводой и, прежде чем заговорить, осенил себя крестом:

— Отец родной, там… — наездник поперхнулся, — душегубство лиходейское! Свят — свят — свят!

Федор Згурский исподлобья глянул на побледневшего храбреца, прошедшего с ним сквозь огонь, стужу и вражью силу не одну сотню верст.

— Нам чем грозит?

— Может, и ничем. А только сколь живу, такого злодейства не видывал.

— Кого ж там убили — то?

— А бог весть кого. Их там тыщи!

Воевода оглянулся. Отдохнувший после диковинной стоянки поезд царского посольства растянулся на узкой разбитой дороге чуть ли не на треть версты. Лихие наездники атамана Варравы сновали здесь и там, надзирая за спокойствием окрестных мест и вселяя уверенность в думного, хотя и вечно пьяного, дьяка и его спутников.

— Далеко ли отсель?

— Вперед полверсты.

— Ладно, поглядим, что там за смертоубийство стряслось. Обозу стоять! Стрельцы — у возов в караул! Варрава, отдели казаков в разъезды — пусть наметом по округе пролетят, да глянут, все ли тихо.

— А ты куда, побратим? — приближаясь к воеводе, спросил ватажный атаман.

— Поеду гляну, что там за беда приключилась.

Згурский хлестнул коня и, сопровождаемый казаком из передовой сторожи, галопом помчался вперед. Саженях в двухстах впереди дорога начинала забирать в гору. Там же, где подъем заканчивался, открывался ужасающий вид. Как и обещал дозорный, зрелище, представшее пред сызмальства привыкшим к крови шляхтичем, заставило побледнеть и его.

У самой земли до горизонта были установлены квадратные деревянные рамы. К углам каждой врастяжку был привязан человек. Сквозь сотни, тысячи распятых подобным образом тел пробивались наискось срезанные стволы молодого бамбука. Должно быть, казнь свершилась несколько дней назад — тела многих были подъедены дикими зверями, и ужасающий смрад висел над равниной, черные тучи мух с гулом роились над местом казни. Згурскому, да и стоящим рядом всадникам сторожи, не внове было видеть растерзанные тела на поле боя, но представить столь лютую казнь никто из них дотоле не мог. Они смотрели, как пришибленные, не смея начать спуск и леденея душой.

— Это ж какой бисов потрох на такое решился?! — подъезжая к замершему воеводе, выругался казачий атаман. — Уж не наш ли князюшка, Лун Ван?

— Возвращаемся! — Его слова привели Згурского в чувство. — Это место проклятое! Надо искать иную дорогу.

— Поди ее тут сыщи. День, а может, и два потерям.

— Здесь ехать нельзя! Тут столько смертной муки в воздухе растворено, что всяк, проехавший этим путем, и трех дней не проживет.

— Ишь ты. — Варрава покачал головой. — Откуда ж тебе сие ведомо?

— Не знаю, — воевода пожал плечами, — но только как будто Бог меня сейчас надоумил.

— Чудно. А не надоумил он тебя, кому в голову пришла задумка подобные засеки ставить?

Згурский поглядел на него удивленно. Странным был не вопрос. Совсем недавно его бы самого заинтересовала особа, способная на столь жестокое злодеяние. Но сейчас Згурский почувствовал, что знает ответ. И не просто знает, а, кажется, всегда знал.

— Это дорога на Бейджин. Кратчайшая дорога. Несчастные, подле нее убиенные, лучше всякой заставы оберегают столицу от повстанцев. Здесь смерть обитает. Эти тоже против государя воевали, стало быть, для своих они вдвойне опасны.

— Чудно ты говоришь, Федор.

— Сам дивлюсь. Но с той поры, как у Лун Вана побывал, точно внутри какое оконце открылось.

— А когда это ты у него побывать спромогся?

— Ну так пока вы отдыхали да пировали.

Варрава настороженно глянул другу в глаза:

— Федор, ты не сбрендил ли? Вместе с нами ж трапезничал. Потом, видать, лишку хлебнул, в травке поддеревом храпака задал.

— Не путаешь? Я точно помню — Лун Ван оставил вас пировать, а мы с ним чародейством перенеслись в чертог каменный. Там он мне небылицы всякие сказывал: мол, дед он мне. Чувствую: не князь он вовсе — самый что ни на есть адский демон.

— То ты, Федор, с устатку зелена вина перебрал! Как есть, перебрал. — Варрава положил руку на плечо воеводе. — Лун Ван, как обоз царский в свою землю вывел, по делам умчался, а дети его с нами безотлучно находились. Дочка — вон как хороша. Взглянет, как огнем обдаст. Все на тебя зыркала. На здешних девок, мелких да плосконосых, ни на перст не походит. И на наших тоже. — Он почесал затылок. — Но хороша!