Цирк чудес - Элизабет Макнил

Бог ты мой, это же Уинстон! Джаспер быстро прячется за складной ширмой; еще не хватает, чтобы его заметили. Несколько дней назад его работники ворвались в лагерь, где стояла труппа Уинстона, и разогнали его зебр. Джаспер рычал от хохота, когда услышал эту историю.

– Она так недавно появилась в моей учетной книге, что я еще не оценил ее рыночную стоимость, – говорит агент.

Джаспер ухмыляется. Теббит воспользовался таким же фокусом в разговоре с ним месяц назад. Он не может сбыть девчонку с рук, и это не удивительно. Она ни на что не реагирует, пуста, как автомат.

– Она маленькая и податливая. Она ваша.

Джаспер закатывает глаза. Но Уинстон согласно кивает.

– Вы знаете, что в некоторых культурах есть «лунные дети»? Которые стали такими потому, что во время беременности их матери часами глядели в лунное небо? У меня есть такая история, которая может сделать имя и мне, и ей. Она, мне кажется, может запросто затмить ту никудышную летающую девчонку.

– Да, она ничему не обучена, – соглашается агент.

Джаспер прикасается к шее. Ему становится жарко.

Затмить, думает он. Затмение.

Его упорная работа не может быть разрушена чужим влиянием. Любой глупец видит, что эта девочка не имеет никакого обаяния.

Но опять-таки, о чем он думал пять минут назад? Дело не в представлении, а в истории, которую ты рассказываешь.

Какую историю может придумать Уинстон для этой девочки? Джаспер не мог придумать ничего годного. Может быть, Уинстон хотел повысить ставки, заставить этого ребенка летать на воздушном шаре еще выше, чем Нелл. У него были деньги для этого.

Девочка начинает мычать без слов. Это действует на нервы, как спиритический сеанс с шарлатаном. Он признает ее красоту: почти идеальный ребенок. Ценный, как перламутровая раковина.

Затмение.

Он видел, как это бывало раньше – великанов из отдаленных уголков Шотландии, на дюйм выше очередного «чуда природы». Торговля замирает, залы пустеют, слышно только мышей, скребущихся по углам.

– Я почти определенно возьму ее, – говорит Уинстон. – Но дайте мне поразмыслить над суммой. Сегодня вечером вы получите мое предложение.

Джаспер комкает брошюру в руках и роняет на пол рваную бумагу. Он смотрит, как уходит Уинстон. Теббит улыбается старухе и восторженно потрясает кулаками. Джаспер дышит через нос и щупает деньги у себя в кармане.

У него есть сотня фунтов кроме той тысячи, которую он должен Шакалу. Может быть, Теббит удовлетворится этими деньгами.

Но что, если он запросит больше?

Джаспер вытирает вспотевший лоб. Он знает, что грань между успехом и неудачей бывает очень тонкой. Если Уинстон на самом деле купит эту девочку, ущерб может быть гораздо тяжелее, чем один пропущенный платеж. Если он объяснит, то Шакал поймет его… Разве он не называл себя деловым чело-веком?

В его жилетном кармане лежит серебряный ножик. Он разрезает стежки в своем кармане. Банкноты на месте, толстая пачка. Он потихоньку появляется из-за ширмы и делает вид, словно только что вошел в комнату.

– О, Теббит! – восклицает он, и слова гладко слетают с его языка. – Что за приятный сюрприз! Как я и сказал, мне захотелось посмотреть на девочку, и она мне очень понравилась. Должно быть, ты слышал, что скоро я буду выступать перед королевой. Вчера ночью я получил письмо от нее.

Девочка обошлась ему в тысячу фунтов. Агент говорит, что ее доставят сегодня вечером, после посещения банкета в герцогском доме. Он не соглашается на кратковременную аренду, только на прямую продажу.

– Только не при таком спросе на нее. Либо она твоя, либо нет.

Джаспер выходит на улицу на негнущихся ногах.

Королева, опять думает он, но слово горчит у него во рту.

Он тратит несколько пенни на портвейн и кусок горячего пирога. Женщина за стойкой целует его в щеку и жадно шарит руками по его телу. Когда она уходит, он теребит свой пустой карман.

Тоби

Тоби прижимал пальцы к каждому цветку и лиственной лозе. Он наблюдал за медленным ростом каждого стебля, каждого листа во время постепенного превращения его торса в нечто волшебное. Ночью он осматривает себя при свете свечей, охая от возвращающейся боли. Кожа вздулась, словно искусанная насекомыми. На его икре извивается змея, чей язык лижет косточку на лодыжке. Татуировки прекращаются у его запястий и у затылка. Это его тайна, пока он не решит раскрыть ее.

Он больше не будет Тоби Брауном, туповатым братом Джаспера Джупитера, почти что бесполезным грузом. Место Тоби Брауна займет артист, человек-сад с любой волшебной историей, какую он выберет. Он может сказать, что был зачат на ложе из розовых лепестков. Что он – плод любви между женщиной и лилией, чья пыльца рассеялась по ее коже, пока она лежала на лугу. Или ребенок, похищенный моряками и расписанный заморскими чудодеями.

Он лежит на засаленном диване у татуировщицы, морщась от боли и вгрызаясь в ремешок из телячьей кожи, засунутый в рот. Его старый кожаный дублет висит на стуле, как сброшенная кожа из другой жизни. Он смотрит на змею в виварии, разбухшую от проглоченной мыши.

Мы братья, навсегда связанные друг с другом.

Он гадает, может ли Джаспер каким-то образом ощущать эти быстрые болезненные прикосновения к его коже. Что, если он посмотрит на свое бедро, когда будет переодеваться, и увидит тень розы, цветущей на бедре у его брата?

– Ну вот, я закончила, – говорит женщина и встает. – Дело сделано.

Тоби благодарит ее, расплачивается и быстро одевается. Он еще не готов узреть себя в полном великолепии; пока нет. Церковный колокол бьет два часа. Ему нужно поскорее вернуться, чтобы накормить Гримальди и подготовить арену к вечерним представлениям.

Он хромает домой, опустив голову. Его бедра горят от уколов татуировочных иголок. Он видит голосящих уличных торговок, продающих целые башни, сложенные из вареных крабов. Нищих мальчишек, которые катают тележки в надежде заработать несколько пенни. Дам в лакированных каретах со сверкающей алмазной россыпью на рукавах. Все позируют и выставляют себя на обозрение, сражаясь за чужое внимание. До него доходит, что такая мысль могла бы прийти в голову его брату, и он ощущает нечто похожее на уверенность, пусть и позаимствованную у другого человека. Он прикасается к пуговицам рубашки, потом вдруг расстегивает их одну за другой до середины туловища. Рубашка распахивается, и он отважно раскидывает руки в стороны. Взгляды прохожих начинают останавливаться на нем. Кто-то толкает ребенка и указывает на него. Он словно светится изнутри; это ощущение чуда, прикосновения к неведомому. В школе он спешил по своим делам с опущенной головой, одевался в серое и коричневое. В Крыму от прятался за фотографическим аппаратом. В цирке он убирал арену и расставлял декорации. Джаспер всегда рвался вперед, а Тоби тащился позади. Теперь он представляет себя на верблюде в красном плаще. Толпа восхищенно замирает…

– Только посмотрите на него! – кричит кто-то. – На его кожу! Вы видите?

Он мог бы воспарить, как воздушный змей, проделывать сальто в воздухе. Солнце отражается в окнах экипажа, от блестящих эполет на плечах у грумов. Мужчина на лошади замедляет ход и смотрит на него.

Слезы жгут глаза Тоби. Он представляет,