Вода. Биография, рассказанная человечеством - Джулио Боккалетти

Великого и занялся дешифровкой текста. Бехистунская надпись оказалась Розеттским камнем для клинописи: доступ к истории Ближнего Востока был открыт.

Роулинсон вернулся в этот регион в 1840-х и 1850-х годах на этот раз в качестве политического агента Британии в Багдаде. Из Ниневии он вывез тысячи артефактов, которые заполнили залы Британского музея. Начала активно развиваться ближневосточная археология. Значительный поток предметов подпитывал в викторианской Англии мощный общественный интерес ко всему древнему и приблизительно ассирийскому. Британский музей переполняли посетители, жаждущие увидеть знаменитых крылатых быков Ассура. Даже в Хрустальном дворце[70] в Сайднеме, который после Великой выставки 1851 года превратился в парк развлечений, размещалась выставка ассирийских древностей.

Именно благодаря этому интересу история великих «речных цивилизаций» приобрела популярность. Британцы стремились превратить реки Индии, а потом Месопотамии и Египта в житницы новой всемирной империи. Что может быть лучшей помощью, нежели подтверждение, что именно это происходило в библейские времена? За это ухватилась пресса, и ассириология получила дополнительную политическую поддержку.

Та же судьба ждала и Египет. Британцы соперничали с французами с момента дерзкого завоевания страны Наполеоном в 1798 году. В 1799-м наполеоновские войска нашли Розеттский камень – кусок гранодиорита с выбитым многоязычным текстом периода Птолемеев. С его помощью Жан-Франсуа Шампольон расшифровал иероглифическое письмо, дав ключ к Древнему Египту, который был утерян еще в раннем Средневековье. Затем в 1881 году недалеко от Фив обнаружилась гробница, получившая ничем не примечательное кодовое название DB320. В ней нашли пятьдесят сохранившихся мумий фараонов и их родственников, среди которых была мумия Рамсеса II. Связи с Библией было достаточно, чтобы разжечь гонку за египетскими древностями. Через год Египет стал британским протекторатом, войдя в структуру империи.

Британские поиски оправданий в глубинах археологических данных и попытки связать собственный подход к водному ландшафту с имперской традицией древних цивилизаций речных долин познакомили нас с той историей воды, что даст новым поколениям вдохновение увидеть в водном ландшафте основной путь развития.

ВОДНЫЙ ЛАНДШАФТ ВСТУПАЕТ В СОВРЕМЕННОСТЬ

Империи извлекают ресурсы и стягивают их в центр. Однако они также достаточно хрупкие и предлагают в лучшем случае половинчатое решение вопроса, какой общественный договор – набор представлений, норм и организаций, посредничающих между индивидуальными полномочиями и коллективными действиями, – должен управлять обществом. Эти проблемы проявляют себя на водном ландшафте, который является наиболее фундаментальной материальной стадией, на которой происходит такое посредничество.

В случае Британии вода была инструментом империи на международном уровне, но внутри страны на борьбу за ландшафт влияла современность. Летом 1854 года в Лондоне от вспышки холеры умерло пять сотен человек, живших неподалеку от площади Голден-сквер в Сохо. В доме 40 на Брод-стрит произошла трагедия: от диареи умер двухлетний ребенок. Мать постирала грязные пеленки и выплеснула воду в плохо устроенную канализацию. Выгребная яма с нечистотами располагалась недалеко от питьевого колодца, который, в свою очередь, соединялся с водоразборной колонкой, известной качеством воды. Все люди по соседству пользовались этой колонкой, и результат оказался катастрофическим.

Вирус быстро распространился на все ближайшие домохозяйства. Произошла вспышка заболевания. В то время люди считали, что холера передается по воздуху, распространяясь с помощью «вредных испарений», исходящих из бедных трущоб. Местный врач Джон Сноу понял, что пары тут ни при чем. Заподозрив, что болезнь передается водой, он нанес на карту местных улиц все точки заболеваний и продемонстрировал, что они расположены вокруг одной водоразборной колонки. С колонки сняли ручку, люди перестали брать воду, и эпидемия прекратилась. Проницательность Сноу породила современную эпидемиологию и убедила людей в том, что источником городских болезней является загрязненная вода[71].

Антисанитарные условия, указанные Сноу, убедили власти английских городов, что современная промышленная урбанизация не может существовать без безопасных источников воды. Какой бы богатой и могущественной ни была империя, импортировать их невозможно. В стране началась гонка по поиску новых природных источников вне городов.

В 1866 году Королевская комиссия по водоснабжению получила поручение провести инвентаризацию таких источников. Затем последовали большие водохранилища и водоводы, поскольку крупномасштабные гидротехнические работы изменили ландшафт королевства. Архетипом таких проектов было водоснабжение Манчестера – сердца британской индустриализации. Ухудшающиеся условия жизни в городе требовали чистых источников воды.

В 1870-х годах Манчестер приобрел озеро Тирлмер в полутораста километрах к северо-западу от города, чтобы превратить его в водохранилище для города. Это полностью соответствовало антропоцентрической философии британской либеральной элиты. В 1854 году Джон Стюарт Милль писал, что как бы ни определять природу, бессмысленно позволять ей просто двигаться своим курсом. Человек должен «постоянно стремиться изменить ход природы и привести ту ее часть, которую мы можем контролировать, в более близкое соответствие с высшими стандартами справедливости и блага».

Однако реконструкция ландшафта в системе возрастающей политической власти не могла происходить бесконфликтно. Озеро Тирлмер, сердце Озерного края, было одним из самых знаковых английских пейзажей. Викторианцы считали его высшей красотой природы. На его берегу встречались Уильям Вордсворт и Сэмюэл Тейлор Кольридж, что было увековечено в стихотворении Вордсворта «Возничий». Фактически человек менял ландшафт уже долгие века, однако для таких романтиков, как Вордсворт, исторические вмешательства были частью природы (как представлялось первозданным озеро у Субиако в случае Бенедикта Нурсийского).

Реконструкция Тирлмера привела к одной из первых в современной истории экологических баталий, поскольку местные сообщества боролись за отказ от проекта. Это привело к созданию Национального фонда (полное название – Национальный фонд объектов исторического интереса либо природной красоты) и развитию движения за охрану природы. В итоге природоохранители эти сражения проиграли и ландшафты Британии начали изменяться.

Достижение водной безопасности в Англии XIX века – не гонка за технологиями. Это стало сражением за самоопределение в погоне за идеальным сообществом и началом модернистского проекта, который найдет свое воплощение в XX веке: прогрессивное завоевание природы.

Глава 12. Великий синтез утопий

ВОДА И ИНДУСТРИАЛИЗАЦИЯ

После неудачной попытки восстания в Кантоне в 1895 году Сунь Ятсен покинул Китай и отправился в изгнание на шестнадцать лет. За эти годы доктор Сунь превратился в революционного лидера, которого преследовали, а будущие поколения стали прославлять. Из Японии он уехал на Гавайи, потом через Сан-Франциско оказался в Нью-Йорке и, наконец, в сентябре 1896 года попал в Лондон.

После неудачной попытки китайской миссии в Лондоне похитить его и депортировать обратно в Китай доктор Сунь пробыл восемь месяцев в гостях у Джеймса Кэнтли, его бывшего учителя в Гонконгской медицинской школе[72]. В это время он участвовал в дискуссиях о текущих событиях, типичных для поздневикторианской Англии, – от войн Родса и южноафриканской кампании до проблем ирландских националистов.

Он проводил дни в библиотеке Британского музея, где читал работы Карла Маркса, Генри Джорджа, Джона Стюарта Милля, Шарля Монтескьё и многих других философов, внесших свой вклад в посев интеллектуальных бурь XIX века. На сложную идеологическую ситуацию влияли также