Иоаннида, или О Ливийской войне - Флавий Кресконий Корипп

жертву за латинский народ, сделав алтарь мокрым от слез. Затем, молясь [уже] спокойно, он воздал хвалу нашему Небесному Отцу, благословил святые дары и преподнес их один за другим Христу, воздавая Ему надлежащую хвалу. И дары были приняты Господом на высоких небесах и сразу же освятили и очистили весь латинский народ[135].

Присоединяясь к командирам, он сказал: «Храбрый Пуцинтул, поспеши со своими отрядами и знаменами [туда], где воздвиг знамена храбрый Куцина. И ты тоже, могучий Гейзирит, веди отряды союзников вместе с этим человеком, ибо достойное дело – оказать помощь тем, кто пребыл верным. Но ты, Синдуит, немедленно собери воинов и присоединись к римским отрядам там, где поставил людей и знаки храбрый Ифиздайя. Рядом с тобой станет яростный Фронимут, и он поможет твоим войскам и знаменам». Он отдал эти приказы своим людям, и каждый воин последовал строем за своими знаменами через равнины для атаки.

(ст. 380—471)

Отряды врага быстро нападали со всех сторон. С громки криком армия мармаридов со щитами в руках заняла равнину. Они отвели руки назад и, размахивая копьями, выбирали себе цель, чтобы метнуть их. Там были Забея и Брутен, за которыми следовала еще тысяча вождей. В тот момент густая масса копий заслонила небо. Римляне, чтоб не дать себя ранить, прикрылись щитами, и доспехи воинов стонали от [такого] нападения. Несмотря на большое количество оружия, брошенного разъяренным врагом, ни одно копье не окрасилось римской кровью.

Храбрейший из всех, Иоанн первым вступил в бой. Размахивая копьем, он вломился в середину вражеского войска и, когда к нему повернулся Сасфи, поразил копьем его впалую грудь. Герой свалил его с лошади, [тот] упал, и широкая рана извергла из себя поток крови, пролившийся на сухой песок. Быстро продвигаясь, полководец преследовал Ифната и, когда тот повернулся, чтобы бежать, ударил его копьем сзади в то самое место, где позвоночник всадника собирает воедино могучими узлами его закругленные ребра. Пока вражеский воин какое-то время лихорадочно хватался за застрявшее в его костях копье, чтобы извлечь его, смотрите, как надменный Мирмидон приблизился и прицелился в Иоанна дрожащим оружием. Полководец, однако, схватил копье умирающего и метнул его со всей силы. Он пронзил середину груди врага и пробил его сердце только что подобранным оружием. Затем высокий герой огромным копьем сразил Таменея и сбросил его с лошади. Орудуя теперь мечом, он отсек Нарту левую руку вместе со щитом. Тем же клинком он рассек глотку Самаска, разрубил шею Филета и пронзил пах Палма. Он ударил в лицо Каламея, сталью сокрушив ему зубы и отрубив нос и щеки. Члены пали на землю, и поля застонали от веса, когда упал и сам этот человек. Недалеко оттуда [Иоанн] встретил Анка, который вызвал его на поединок, и ударил его дротиком. Как только он упал, Иоанн горячим мечом разрубил грудь Манта и с рычанием со всей силы насквозь пробил копьем бока Мастумана. Пикой распластал он на земле Салпина и, наклонившись с седла, нанес врагу смертельный удар. Высокой струей брызнула кровь из его черного тела и увлажнила вокруг него теплый песок. Затем герой преследовал Алтисерана, все быстрее и быстрее, [наконец,] наехал на него и пригвоздил копьем к земле. Он убил Каггуна, Танина и Алтифатана и погрузил свой меч по рукоять в грудь Анеста. Клинком он рассек горло Аутуфадина и настиг дротиком надменного Онтисирана. Своим мечом он снес голову Канапа и негнущейся сталью уложил на траву Тубиана. Так он теснил армию насамонских негодяев, и римские всадники, их храбрые начальники и телохранители полководца преследовали их. Посреди них сам их главнокомандующий мчался галопом, а его люди атаковали колонну мармаридов, бегущую через поля, обращая их в смешение, рубя в куски их тела и усиливая погоню.

Ранее вытесненный с того участка боя, насамон[ский вождь] вернулся. Он перегруппировал отряды и повел их клином туда, где Куцина выставлял союзные знамена перед своими пестрыми отрядами. Когда Куцина готовился встретить его, он обратился к войскам со следующими словами поддержки: «Идите, римские товарищи и верные нам люди, покажите храбрость ваших душ, свои мощь и верность. Стойте крепко против угроз этих лагуатанов и не дайте врагу устрашить вас при приближении. Смотрите, как Иоанн разбил их и теперь незамедлительно привел свои знамена в движение. Проторите себе путь через позиции врага, и, когда [Иоанн] подойдет, он похвалит тех, кто оказался храбр и верен державе. Доблесть человека [всегда становится] известной, и какова же будет похвала вам, люди мои, когда вы заслужите одобрение в глазах командующего!» Таким вот образом Куцина воспламенил колеблющиеся умы и повел войска союзников на бой, сея в них семена гнева. Умами [его] людей овладела жажда похвалы, и на равнину бросилось храброе римское войско – мавританская кавалерия бок о бок с латинянами. Вождь Куцина в сильном возбуждении в самом центре атаки своих воинов галопом врубился в плотные отряды врагов, а храбрые командиры вели на врагов латинян. Они встретили атаку насамонов привычным для себя образом, выставив копья и приготовившись метнуть дротики. В этот момент передовые отряды сошлись в борьбе, и их крик достиг неба. В тот же миг пыль наполнила воздух, застив свет дня, и сам воздух оказался затемнен тучей пущенных [метательных] снарядов – крылатая сталь слетала с тетив, и своим путем туча за тучей летели копья, поражая одни людей, другие – землю. С обеих сторон племена наносили и получали удары, ибо мармариды теснили [врагов] с великой доблестью, и только великая надежда на прибытие командующего облегчало беспокойство вождя, его телохранителей и воинов.

Когда наш главнокомандующий Иоанн узнал из быстро доставленного ему доклада, что верного Куцину сильно теснят на его участке боя и что он изнемогает под тяжелым натиском вражеского оружия, [Иоанн] возжег у людей желание выступить против врага следующими словами: «Римская империя признает все народы, которые верны и подчиняются ей, и рассматривает их как латинских граждан. Благодаря верности союзникам, она подчинила себе весь мир (и это всеми было признано), стойко принося облегчение униженным и унижая бунтующих. Куцина, совершенно преданный нашему делу, в гуще борьбы, но не уверен в победе. Если врагу не удастся одолеть его, наша слава останется в веках. Сделайте же сейчас видимыми верность, мощь и стойкость Рима! Вперед, воины мои, и в этом страшном кризисе войны облегчите своей помощью положение этого человека, поразите эти гордые племена и, товарищи мои, спасите тех, кто полагается на вас».

(ст. 47—533)

Так он сказал,