Право на Тенерифе - Ирина Александровна Лазарева

в очередной командировке, а она с Катей занималась вышиванием: в последнее время они часто вышивали, ведь монотонные стежки так успокаивали нервы девочки, вконец расстроенные приемом преднизолона.

– У тебя сегодня выходной, – заявила Марина Юле, пока ее мама разговаривала с Катей в детской. – Пора расслабиться.

– Какой расслабиться, я с ума сойду скоро! – стоя в коридоре, говорила Юля. Она даже и не думала куда-то отправляться. – Уже месяц прошел, а из больницы обещанного вызова нет. В день по два раза почтовый ящик проверяю.

– С этим разберемся, еще раз съездим в Москву, хоть в понедельник. Может, потеряли твое заявление.

– А смысл? Еще месяц ждать? Не хочу зря ездить.

– Милая моя, но сейчас-то ты ничего не можешь сделать, – уговаривала Марина, которой почему-то непременно нужна была ее компания. – Утро вечера мудренее! В понедельник и решим, что к чему. Ты за полгода никуда дальше кухни не выходила, тебе нужно развеяться.

– А Катя? А ей не нужно развеяться? – говорила Юля с некоторой злобой, словно любое упоминание о ее собственных интересах сильно ее раздражало. Как окружающие могли не понимать, что сейчас было важно только положение Кати, и оно было плохим во всех смыслах. – Она в школу не ходит, в секции нельзя, на кружки нельзя. Детей не видела несколько месяцев, разве что издалека, во дворе. Смотрела, как они играют на детской площадке, а сама и подойти к ним не может, они ведь ее заразят чем-нибудь, – Юлин голос становился все более дребезжащим, он разрезал тишину на осколки. – И можно было бы подумать, что, раз мы соблюдаем все рекомендации врача, так она и болеть не будет, но нет! Мы слишком многого захотели! Она все равно болеет, только ее не дети заражают, а сама постоянно простывает. То без носков посидела, то форточку приоткрыла. Ведь она же преднизолон принимает, значит, будет простывать минимум раз в месяц. Даже сидя дома, понимаешь, дома простывает! Ей кто-то дал передых, я спрашиваю? Когда она сможет жить по-человечески и перестанет быть изгоем?

Юля так резко махала руками, будто она сама уже стала такой же нервной, как дочь, словно сама уже давно принимает кортикостероиды вместе с ней.

– Меня все это уже достало, – заговорила она внезапно тихим голосом, будто сама испугалась своих криков, – как будто никто ничего не понимает вокруг, не видят, что за беда случилась с нами. Нормальная жизнь закончилась, возврата к прошлому больше нет.

– Тише, тише, – успокаивала ее Марина, – не кричи при Кате, она не должна видеть твоих переживаний. Если она заподозрит, что ты раскисла, каково тогда ей будет? Ты должна держаться ради Катюши. А для этого мы сейчас съездим, развеемся, и ты мне выскажешь все, что у тебя накопилось, глядишь, станет чуть легче.

Остыв, Юля нехотя согласилась. Катя осталась с бабушкой, а они вдвоем поехали в их давнее кафе, где по вечерам была живая музыка и можно было даже петь караоке на сцене. Юле не очень нравилось это заведение из-за шумных людей, которые сюда приходили. Посетители быстро пьянели и начинали что-то громко выкрикивать из-за столиков. Однако кафе было очень бюджетным и там можно было недорого выпить, поэтому в былые времена они частенько здесь бывали.

– Уже месяц прошел, месяц, – твердила Юля, сидя за столиком, – как они могли потерять мое заявление? Ведь речь шла о ребенке, больном ребенке! Что за курицы там работают?

– У нас везде одни курицы работают на государственных должностях. По блату пристраиваются.

– Неужели Катина судьба теперь всецело в руках этих халтурщиков? Как бы пожаловаться на них, чтобы все быстрее заработало?

– Может, есть какие-то другие способы получить направление в эту больницу? – начала гадать Марина. – Может, приехать туда и попросить сделать вызов? Давай поищем в интернете специальные форумы, там могут подсказать. Или, еще лучше, эту тему могли уже обсуждать, наверняка уже есть готовые ответы.

– Есть там один специализированный форум по нефрологии, по гемодиализу, – замявшись, призналась Юля, – но он очень страшный, я как-то зашла, начала читать, а потом наткнулась на информацию о недавно умершей женщине… Ей было всего пятьдесят… Люди с больными почками долго не живут.

– Ну, ты сравнила! Всякое бывает в жизни, – попыталась отмахнуться Марина.

– В смысле сравнила? – резко ответила Юля, усомнившись в том, что Марина хотя бы отчасти понимает, насколько все серьезно для Кати, – это то, что ждет детей в будущем. Если эта болезнь сама не пройдет до восемнадцати лет, они так же будут жить по больницам, в ожидании трансплантации. А это либо дорого, либо невозможно: очередь слишком большая. Вот так и эта женщина ждала и не дождалась. Но самое печальное то, что после трансплантации человек не может жить так же полноценно, как со своими почками. Там тоже масса проблем, вечный прием иммуносупрессантов, в огромных дозах. Да и болезнь возвращается, даже с новой почкой.

Юля совсем раскисла, ее руки уже подобрались к шее и лицу и стали ковырять и теребить кожу.

– Так, девка, не для этого мы сюда пришли, – бодро заговорила Марина, – чтобы ты распустилась совсем. Ничего этого не будет с Катей. Это не про нее.

– Как ты можешь знать?

– Просто знаю, и все! Нужно верить! Без веры ничего не получится. Есть дети, которые с рождения болеют еще более страшными вещами, представь, каково им, если ты даже при менее пакостной хвори так поникла. Мы должны поставить тактическую задачу – на данный момент попасть в московский НИИ. Все! Больше не думай ни о чем! Что толку загадывать? Будущее сокрыто. Может, нас всех еще раньше не станет: авария, самолет, теракт. А может, через десять лет изобретут лекарство от этой болезни, и все будет зашибись. И что тогда было сейчас убиваться? Ну?

– Ты права, – Юля отняла руки от лица, прижала их к столу и нашла в себе силы улыбнуться, правда, улыбка все равно вышла кисловатой, а лицо выглядело как будто побитым, до того несчастным, – за сорок лет медицина и фармацевтика могут такие открытия сделать.

– Так я и говорю, а ты заладила! У страха глаза что плошки, а не видят ни крошки. В понедельник мы поедем в Москву и еще жалобу на сайте Минздрава напишем, чтобы они быстрее отреагировали.

В это время на сцене началось движение, и подруги повернулись, чтобы посмотреть. Пришли наконец музыканты, они стали расставлять оборудование, подключать его. Раздался резкий высокий звук при проверке микрофона. Музыканты были совсем еще молодые, видимо студенты, с длинными спутанными волосами, в очках с огромными черными оправами, в