Тайная жизнь сатаниста. Авторизованная биография Антона ЛаВея - Бланш Бартон

Темная улица в ранние утренние часы, обрызганная неожиданным дождем. Расплывающийся ореолом свет фонарей в полутьме. В комнате, куда надо подняться, наполненной перемежающимися отсветами неоновых вывесок с улицы напротив, человек ожидает того, чтобы быть убитым или убить… это особый антураж film noir, мира тьмы и насилия, центральная фигура которого мотивируется обычно жадностью, развратом и амбициями, мир его наполнен страхом. Этот жанр достиг своих высот в сороковые годы…

«Для меня, — заявляет ЛаВей, — film noir лучше всего выражен в картине «Гангстер». Почти сюрреалистические декорации, такие тревожные ракурсы-очень давящая атмосфера клаустрофобии». В вышедшей в 1981 году «Книге списков фильмов» ЛаВей перечисляет некоторое количество главных ролей Барри Салливана среди десяти весьма сатанистских экранных героев и так пишет о «Гангстере»:

Короткий забытый фильм. Он почти утрачен. Он начинается и заканчивается сатанистским утверждением, и вы знаете, что человек, которого играет Барри Салливан, обречен. Это не история про какого-нибудь Легз Даймонда или Аль Капоне, это психологическая сказка о гангстере, который, возможно, слишком образован или слишком чувствителен и слишком добр, чтобы быть отъявленным гангстером. Он поднялся из трущоб и играет единственную роль, которую мог играть в своей судьбе. Во многом подобно Люциферу, падшему ангелу, он обнаруживает себя в роли жертвы обстоятельств. В конце, прямо перед тем, как его пристреливают под дождем, что совершенно типично для film noir, его сурово осуждает девочка, отец которой хотел его спрятать. Она отказывает ему в пристанище, и прямо перед тем, как устремиться под дождь навстречу своей смерти, он произносит горькую речь… Это чисто сатанинский монолог — монолог жертвы в роли, в которой он никогда не должен был бы оказаться.

Среди других сатанистских ролей в этом списке ЛаВей выбирает Эдварда Робинсона и его роли в «Морском волке» и «Ки Ларго», поскольку они в интерпретации ЛаВея отражают базовое сатанинское мировоззрение. «Вульф Ларсен [в «Морском волке»]… разлагает только тех, кто уже разложился сам, он брутализирует только тех, кто знает только брутальность, он охотится за теми, кто достоин того, чтобы за ним охотились. В этом Робинсон являет собой чисто сатанинскую фигуру». ЛаВей добавляет: «Робинсон всегда хотел сыграть Вульфа Ларсена с тех самых пор, как прочел книгу Джека Лондона. Он был в восторге, когда его выбрали на эту роль, но как только он это сделал, он потерял некоторое количество либеральных друзей. Моя реакция на фильм шла параллельно моему год от года растущему разочарованию в человеческой расе. Когда я впервые увидел этот фильм, я подумал: «Персонаж Ларсена слишком брутален». В следующий просмотр несколько лет спустя, я смог лучше понять его брутальность — она уже не казалась такой избыточной. Наконец еще через какое-то время я уже выработал в себе истинное сопереживание Вульфу Ларсену!»

Касательно Джонни Рокко, героя, которого Робинсон играет в «Ки Ларго», ЛаВей говорит, что он «очень эгоцентричный, отказывающийся подчиняться банде и совершенно гедонистичный… садистский, брутальный, и в то же время очень сатанистский, а в самом конце — жалкий». ЛаВей настолько очарован персонажем Робинсона в «Ки Ларго», что склонен даже процитировать пару фраз из этого фильма во время разговора. «На протяжении всего фильма единственными интересными персонажами являются мерзавцы! Богарт и Бакалл используются только лишь как одномерные картонные хорошие ребята, играющие «правильных мужчин» в противовес актерам, у каждого из которых в роли по одной строчке и которые изображают гангстеров-сатанистов. Роль Бэрримора написана как роль эксцентричного, но почтенного старого простака, прикованного к инвалидному креслу. Злобный старый Рокко не выказывает никакого почтения к инвалидности. Когда Бэрримор разглагольствует перед Робинсоном: «Если бы я только мог встать с этого кресла…», угрожающе приподнимаясь, Рокко смеется и отвечает: «Если бы ты мог подняться с этого кресла, старик, ты бы так не разговаривал!»

Робинсон действительно снялся в ряде сатанинских фильмов — «Ад в заливе Сан-Франциско», «Маленький Цезарь», «У ночи тысяча глаз» — большинство его ролей имеет сатанинские обертоны. В личной жизни он был увлеченным собирателем произведений искусства и располагал одной из прекраснейших коллекций в мире до тех пор, пока не проиграл дело о разводе. Образ Чернобога — дьявола в «Фантазии» Уолта Диснея, того, кто выглядывает на вершине горы во время сцены «Ночь на Лысой Горе», был вдохновлен скорее игрой Эдварда Робинсона, а не Бела Лугоши, как это часто думают. Он излучал дьяволизм, наверное, больше любого другого актера, — хотя, возможно, следовало бы еще упомянуть Эрика фон Строхейма. Он был актером и режиссером, сыгравшим несколько самых блестящих ролей за всю историю кинематографа, в первую очередь в «Великом Фламмарионе», «Великом Габбо» и «Сансет-бульваре». Его высокомерие и заносчивость не позволили ему завоевать друзей, но он все же позволил проявиться своим сатанистской печали и обреченному романтизму».

Другой актер, которого упоминает ЛаВей как особенно гармоничного, — это Уолтер Хьюстон: «…его самой сатанинской ролью была роль в «Сокровищах Сьерра-Мадре», где он был единственным из всех, кто вышел невредимым. Он играл старика, который знал, что почем, который никому не давал себя одурачить, когда дело доходило до выживания… Уолтер Хьюстон, безусловно, имел тонко заточенную сатанинскую чувствительность, которая проявлялась не только в его игре, но также и в той чудесной записи, которую он однажды сделал на грустный мотивчик под названием «Сентябрьская песня», — любовная тема о том, как стареющий мужчина влюбляется в молодую девушку. Она была написана для его роли в «Нью-йоркских праздниках». Все были под впечатлением от игры Хьюстона в этом спектакле. Когда композитор Курт Вейль спросил Хьюстона, в каком диапазоне он поет лучше всего и какой у него тип голоса, Хьюстон ответил ему: «Никакого диапазона. Никакого голоса». Песня была написана, и Хьюстон скорее проговаривает ее речитативом, чем поет, и это самый лучший прием, которым это можно сделать. У него получается романтик, который грустит, оттого что у него осталось так мало времени с этой девушкой, которую он так сильно любит.

Сын Уолтера Хьюстона, режиссер Джон Хьюстон, безусловно, демонстрировал сатанинское видение в большом количестве своих фильмов. Один из них приходит мне на ум; для него это явно был фильм-обличение, он назывался «Мудрая кровь». Фильм основан на рассказе Фланнери О’Коннор о приключениях мальчика, который возвращается со службы к себе на Юг и в конце концов основывает то, что называет «церковью Иисуса Христа без Христа». Простой пересказ фильма не передаст всего впечатления — персонажи, прописанные в потрясающих деталях, — вот то, что делает фильм мучительным. Они просто реалистичны! Такие глупые, настойчивые и трагичные. Во всем фильме нет никого, с кем вы захотели бы идентифицировать себя. Гарри Дин Стэнтон потрясающе играет якобы слепого проповедника, у которого есть дочь — настоящая деревенщина, отсталая до самой крайности, — но такими же являются и большинство других персонажей. Хуже всего то, что некоторые смотрят его и не понимают шутки, — они думают, что все должны быть такими же! Это тонко сделанный фильм, и, безусловно, сатанинским в нем является то, что Хьюстон смог изобразить всех этих несчастных, глупых людей именно такими, какими они являются! — настоящее мизантропическое упражнение. Это настолько реалистично, что граничит с сюрреализмом».